В стране, где все мы как-то жили,
в стране одной, как ни зови,
иконой сделали чужие,
всё помня, прокляли свои.
Пускай неправ и даже грешен –
а кто там выжил из святых? –
от слов его – в "Авроре" бреши
и кормчий рухнул с высоты.
И у меня должны быть счёты,
как у него – за "Двести лет",
но всё искуплено до йоты
"Архипелагом" на столе.
Путём извилистым, окольным,
и с ним менялся странный мир –
и недовольным, да и вольным,
ГУЛАГ сменили на ОВИР.
Всё сокровенное издали,
и в мавзолее труп протух,
но Феликс вновь на пьедестале,
и на дворе имперский дух.
Желтеют страшные страницы,
на полках головы сложив,
в стране, где умер Солженицын,
в стране, где Сталин снова жив.