Вот и ты

Саша Миндальная
Вот и ты - мой парус по ветру, мои неснимаемые кандалы, моё дорогое сокровище, разгорячённое сердце в каменном сундуке. Твой профиль никак не выветривается из моей больной головы, и я как безумец бьюсь в тебе, закованная подобно Москве-реке.

Да, я снова пишу про тебя, этих слов так много, они разлетаются ветром. И как бы успеть их поймать и сложить в эти чёрные узорчатые стихи. Как бы не дать им утечь от меня этим мокрым слезливым летом, не дать улететь ураганом пыльным, зря ли так невесомы они, воздушны с лёгкой моей руки.

Что сказать тебе, детка? Всё как всегда, я дышу и смеюсь тобой. Я крепко зажмурясь сразбега ныряю с обрыва, на чёрное дно зрачков. Я смотрю на тебя, на солнце, я знаю, что так нельзя, но в системе какой-то сбой, и теперь я готова смотреть до самых незрячих чёрных круглых очков.

Я же скроена, сшита точь-в-точь под твой взгляд, под ладони и нрав. Я как раз для того, чтоб мартини недолго плескался внутри бутылки. Я затем, чтобы свет как снежинки губами ловить, высоко задрав наши головы, так, чтобы он как вода дождевая стекал с затылка.

За окном снова мокро, и heart full of rain, слышишь, где-то внутри меня клокочет Джо Кокер, мужчина, что вьёт из меня верёвки, плетёт паутину. Вот я дёргаюсь в ней, и она оплетает сильнее, стальнее струной звеня, врезается в кожу, терзает мою обнажённую белую спину.

Но чёрт с ним, что Джо и дожди, паутины и струны, когда здесь ты, моя песня из песен, мучительно-сладкий надрывный стон. Я, конечно, могла бы уйти в окно и взлететь до самом далёкой звезды, и Бах мне помашет крылом самолёта, ну чем я не Джонатан Ливингстон?..

Но таких не берут в космонавты, да я и не рвусь, просто я к тому, что когда мы идём вдвоём собирать с фонарей огни по арбатским камням, мне плевать на реку и дождь, на цунами и шторм, но я сразу тону в глазах твоих серо-зелёных с тёмным кружевом по краям.

Тим, не мне ставить острые точки над всеми твоими i или даже ё. У меня ни одной своей законченной буквы, ни целого слова, ни полных фраз. Но кто-то из нас до конца этих странных историй (читай: истерий) доживёт и сможет, наверно, составить хоть сколько-то внятный рассказ.