я долго жил, му4имый этой жёлтой жаждой. вывора4ивал с боку на бок, крутил в руках и, не зная 4то с ней делать, прикладывал к больным вискам и обора4ивал ею ангинное горло - она натирала кадык и слезила глаза невероятным запахом с медовым привкусом и мелкой крошкой, ранящей нёбо.
желтизна, по-больному, мая4ила и отсве4ивала 4ешуй4ато-перламутровой кожицей - бегала огоньком из левого зра4ка - растягивая его в коша4ий - в правый. я переживал и по-дикому загибал фаланги, 4уть не выламывая их неестественностью.
я был му4им этой жаждой, доводившей меня до нервной икоты, и 4увствовалось - уже к краешку подступило и плещет оттенком канарее4ного и немного капризно переливается и впитывается воротом - впритык и пле4ами, легонько касался и, казалось, напитавшись этими всплёсками - хмелеешь нежнее, словно от сыворотки.
му4ился я навроде-навыворот, ртом дышал, аки рыбы, 4то стайками прерывали меридианы моих и её нервных окон4аний... а выдыхал подвздошными пузырями, исполненными дымом и сентиментальным-навзрыд-шагом, впритирку с оскалами-напротив мансарде.
и скоро время будет chivas пить и казаться самой себе и казать себя - принудительно - сети неверий и дешёвых на вес слов - игра в love, в классики.
I am sick
и тонок до жёлтой неимоверности верности в условиях куба с острыми гранями. а герань, наповерку, дурно пахнет снувшей рыбой и прокатывается рябью по моей неисбывной жёлтой жажде
*