Растворяюсь в озлобленных шутках.
Идут навстречу люди:
Лица в штукатурках.
Когда вся жизнь зависит от окурков,
Так сложно гением прослыть
На фоне полудурков.
Мои шары не попадают в лузы.
Весь век топчусь на сцене про запас:
Играю роль затасканной обузы,
Тем самым разрушая свой каркас.
Вместо соли пользую стрихнин.
Приблизившись к полубогам,
Учу названия картин,
Которые известны Вам.
Пишу заметки на руках,
Тянущихся ко мне.
Они – погрязшие в грехах –
Всё поднимаются в цене.
И я закидываю ноги
На стул, на стол и на покой.
Глобальные дела убоги
В соотношении с собой.
Беру от жизни только малость.
Специально выбираю ту,
В которой сохранилась сладость:
За раз её я проглочу.
Я в унисон скулю другим.
И наше пенье хоровое
Непосвящённым и чужим
Слышно как горе роковое.
А за окном собачий лай.
В полупустой квартире
От одиночества пью горький чай
В пропахшем рыбой мире.
А кто-то будет издеваться.
Я даже знаю, кто.
Другие будут удивляться.
Но это всё равно.
И к блеску юных учениц
Магнитом прилипает взгляд
Давно пустых глазниц.
И стаи диких птиц
Кружат над нами,
Подобно толпе лиц.