Джонни-бой, я пишу тебе с проклятой Богом и всеми святыми земли,
Что пропитана кровью и потом своих сыновей до могильного дна.
Воздух чёрен от смога, и пробки, как тромбы, и ноги всё время в пыли,
А у ночи торчит из кармана пустая бутыль. Даже ночь - бедна.
Джонни-бой, у тебя было сердце. Ты лучше двуногих одышливых псов,
Что мне пялятся в рот, примеряя в уме, как там будет смотреться их член.
Это Мехико-сити, и каждую ночь я ложусь под его мертвецов,
Чтобы после блевать, сотрясаясь спиной, утираться, вставая с колен.
Белым людям нет дела до древних руин, им милее дрянной кокаин.
Брухо знают - средь них не найдётся того, кто б с пелёнок не стал подлецом.
Но я знаю, что ты-то любил меня, Джонни. У нас такой славненький сын!
Жаль, что я не запомнила номер машины. Ты был бы хорошим отцом.