Она смотрит мне в глаза, я знаю этот взгляд. Она смотрит, она заглядывает мне в глаза, и я чувствую её недоумение и страх. Я молчу и думаю. Она идет рядом, крепко держа мою руку в своей и легонько поглаживая её большим пальцем. Мы идём по узким тротуарам улочек Петроградки. Несмотря на их узость, мы идем рядом. Она говорит. Она говорит беспрестанно, без умолку. Говорит, смеётся, смотрит на меня и заглядывает в глаза. Я молчу и иду. Утро. Люди вокруг спешат по своим неотложным и отложным делам. Автомобили толпятся, как голодные птенцы, нервничают, сигналят, дергаются. Всем хочется быть первым, хоть на сантиметрик, хоть на миллиметрик. Она говорит. Поток её слов неиссякаем, ассоциации играют в причудливую чехарду и она сама, кажется, скачет вместе с ними. Она крепко держит мою руку, смотрит, улыбается, но я вижу, что ей страшно. Я молчу. У меня странное состояние. Я думаю о том, что испытывают дворники, когда им приходится смывать с асфальта кровь. Водой. Она идёт, смеётся, играет в чехарду со своими ассоциациями, а я думаю об этом. Я напоминаю себе Ёжика из мультфильма Норштейна. «Медвежонок говорил, говорил, а Ёжик думал: «Всё-таки хорошо, что мы снова вместе». А ещё Ёжик думал о Лошади: «Как она там, в тумане?..» Вот и я так же. Как они, дворники? Что они думают/чувствуют/ощущают при этом. Она говорит. Она спрашивает меня о чем-то, я отвечаю невпопад и улыбаюсь ей слабой улыбкой. Мне странно оттого, что в этот самый момент, измеряя Петроградку шагами с рукой, зажатой в её руку, я ощущаю себя не здесь. Я будто лечу/плыву над мостовой в невесомости, с отрешенностью взирая на окружающую действительность. И только боль в ноге заставляет удостоверяться в том, что с нею рядом иду именно я, а не кто другой. И она смотрит мне в глаза. И я снова узнаю этот взгляд. Она спрашивает, что со мной. А я не знаю, что ей ответить. А главное – как ответить. Я научилась разговаривать молча и слышать слова, идущие из молчания, но, похоже, потеряла желание говорить. Я смотрю на неё, улыбаюсь ей и понимаю, что не хочу произносить ни звука. Я хочу объяснить ей, почему, но она не слышит моего молчания. Вокруг и так много звучащего мира – сигналы машин, чириканье птиц, пролетающих над нами, звуки города, который просыпается и потягивается после ночи. И её голос. Нескончаемый поток сознания. Мне почти страшно говорить – мне кажется, что мои слова окажутся втоптанными в пыльную тропинку воздуха, едва вылетев из моего рта и столкнувшись с её словами. Мне кажется, их попросту затопчут. Посему я не предпринимаю попыток. Я иду, слушая рваную мелодику её голоса, и молчу. Её голос то взлетает вверх, то резко пикирует вниз, предугадать направление, которое он изберет в следующий миг,– невозможно. Её слова резко впечатываются в асфальт, стены, скамейки, урны, стволы деревьев, проходящих мимо людей, неожиданным слепком залепляя им кожу, глаза, волосы, рот, оставаясь следами на одежде. А я иду и думаю о дворниках. И молчу. Она говорит. И смотрит мне в глаза, заглядывает в них. В её глазах страх и недоумение. Она говорит так, будто боится тишины между нами. Будто считает, что тишина эта способна враз поставить между нами неотвратимую пропасть. Будто, если она замолчит, случится что-то непоправимое – и она уже не сможет вот так запросто измерять вместе со мной шагами пространство и держать мою руку в своей. Поэтому она говорит. И этот взгляд. Взгляд восхищенной преданности. Мне нехорошо от того, что я иногда вижу это в её глазах.
Мне хорошо с ней. Поэтому я пытаюсь показать ей, каким может быть молчание вдвоем. Иногда бывают моменты, когда мы вдвоём - и тишина. И она начинает сближать нас. Я очень люблю эти моменты и пытаюсь обратить на них её внимание. Тогда нам становится теплее вместе. Но через некоторое время её страх и мнительность снова одерживают верх, и поток сознания сметает нашу тишину – как волна прилива размывает рисунки на песке. И дворники.
Не знаю, что ждет нас в будущем, но я благодарна миру, что мы встретились. Несмотря ни на что. Но уже начинает глодать нечто. При каждом таком ее взгляде. Не знаю. Всё будет.
Всё!