Моя последняя роль на пьедестале,
Имя ему эшафот.
На нем свою кровь цари проливали,
Оставив главу без забот.
Он в страх ввергает и преклоняет
Правителей и рабов.
Ему безразлично, чей дух улетает
Мигом позже последних слов.
Я был осужден за правду, что вижу
Среди осклизлых стен,
Где честь с благородством канули в жижу
Порокам и лжи взамен.
Не смог я терпеть слащавые песни,
Что господам лизали зад.
Не долго я был поэтом чести,
Но малому в жизни рад.
Так пой же мне толпа про свободу,
Я все равно кану ниц.
Но строки мои дали волю народу!
Сие вижу я среди лиц.
Я помню, как видел грязь и паденье
Сотен слабых душой.
Как слабый от страха принимал оскорбленье,
А барин плевал в лицо.
Да, видел всю ту чернь и бесчестье,
Что нас повергали в крах…
И строки ложились, знаменуя предвестье,
Что город заполнит прах!
Те первые строки, первый шаг потесненья
Засохших от грязи догм.
Назвали высокие лбы преступленьем.
Гласил церковный сонм.
И вот я пред вами скован, но волен
Своим сердцем, своею душой.
Кто верил, что жил по законам, тот болен,
Потому как закон был иной!
Сжигали вы тех, кто был так отличен
От серой массы людей.
Господам высоким тот был неприличен
И выжжен по воле царей.
Но ныне последним скажу и исчезну
В голодных до крови глазах.
Вы сами себя толкаете в бездну.
Ищите ответа в слезах.
В слезах, что пролиты за годы безволья,
Рабства желаний из сна.
Забейте свободы первые колья
В глотку безликого зла!