Не мог проснуться и не мог заснуть,
Всё кашлял, привиденьем был и кашлял,
И дым струился поперёк чела,
И вьюга заметала стены, крыши.
Не мог смотреть. Всё плыло, небо всё
Горело, кашляло и думало согреться.
Брал рубль, шёл в баню; на сырой скамье
Лежал и веником дубовым был растерзан.
Другой день.
День другой. Наутро встал,
Взяв полотенце, три бревна и пачку чаю,
Пошёл на рынок, обменял всё это
На попугая, обучающего танцам.
С тех самых пор сидит другая злоба
В душе – и молча семечки шелушит.
Жирует, глянь. И нечего с ней делать.
И всё неплохо, как-то повседневно:
Зелёный, жёлтый, синий, красный. Цвет –
Лишь только бабочка под стылым одеялом,
Глоток любви в преддверии болезни,
Предчувствье счастья и одновременно
Предчувствие беды и бездны мрака.
Вот звук – другое. В нём почти вся сила.
Берёшь сковороду и – бом! – страсть разрушенья:
Пробитый череп, кровь, мозги повсюду,
А стены между тем тот самый «бом»
Друг другу посылают как приветствье.
В руках топор. Идёт охотник в поле.
Там тигр. Теперь решится кто кого.
Но вьюга вдруг приблизилась, взметнула
Свой полог, всё утопло в снежной жути.
Вот случай тот, когда палач и жертва
В объятии едином ищут выход,
И узы их дыханье смерти крепит,
И только смерть их разорвать способна.
Теперь о лете. Лето – не подарок;
Оно – обман всех чувств. И даже радость,
Что вот тепло настало – даже радость
Обманывает сердце. Только волос
Летит опять и поднимает листья
Идти на бой с опавшими врагами,
И вьюга снова дует в снежном поле.