Моим друзьям Кириллу и Пуху посвящается
Над Зачатием Анны, что на Углу,
Ослепительный серп заскользил в вечеру...
Звякнул ржавой калитки тяжёлый засов,
И послышался вдруг то ли стон, то ли зов;
С ветки клёна сорвался багряный листок,
Лунный ветер его подхватил и повлёк.
Древний город мой дремлет, прикрывши глаза,
Он не помнит обид, но не верит слезам.
Насмотрелся родимый за столько веков
На елейных иуд и блажных дураков,
Только веки его в напряжении дрожат,
Да высотки вождя чуткий сон сторожат.
Над блаженной главой золотой ятаган
Угрожает расплатой святыне славян,
Но стоит нерушим многоглавый собор:
Неотмирный,узорочный каменный бор.
От вражды, от божбы остаётся тщета,
Лишь сияет над градом его красота!
Как живётся тебе, поколенье моё?
Ничего, что опять – по колено жнивьё?
Помнишь, как на Пожаре горели костры,
Как снесли половину Поклонной горы,
Как бульдозеры рьяно входили в азарт,
Как в лощёный фасад превращали Арбат?
Нам достались разруха, бардак и содом,
И разрушенный чёрным огнём Белый дом.
Нам мерещилось то же, что снилось волхвам, -
И поднялся из праха Спасителя храм;
Собирали по камушку мудрость веков,
Чтоб звенели все сорок её сороков!
У Кремлёвской стены – боевой зиккурат,
Где лежит фараонов наследник и брат.
Он остался один на беду иль на смех:
Не отпетый изгой, нераскаянный грех.
Днём и ночью вокруг него ходит дозор,
Чтоб никто не зарыл наш всеобщий позор...
Семихолмье души, неразгаданный Рим,
Я навеки, наверное, твой пилигрим.
Я кружусь по Москве, словно сбился с пути,
Мне её до конца моих дней не пройти.
Чтоб ещё ни стряслось в нашей общей судьбе, -
Лобным местом опять поклонюсь я Тебе.