ПРЕДИСЛОВИЕ: Однажды мы с Анатолием Ивановичем (1935-2006)
решили написать его творческую биографию.
Особенностью задумки было то, что никогда
ранее мы не встречали сопровождение таких
текстов стихами автора. Но! ...успели написать
только первую часть. Итак...
Начать с того, как я родился,
Я не могу - забыть успел,
Наверно, молочком кормился
И в обе дырочки сопел.
Отец мой, Иван Иванович, родился в одной из деревень Тульской губернии.
По семейному преданию род Брагиных пошел из белорусского города Брагин.
Между Днепром и Припятью
Есть городок хмельной,
С которым я, как видите,
Фамилии одной.
Дед мой был человек мастеровой.
Дед у князя Михаила
Шил намордники собакам,
Состоял он в черной сотне,
И за то имел медали.
Отец участвовал в революционных событиях в роли большевика. Был убежденным коммунистом, однако в 1929г. был исключен из партии за слабохарактерность при раскулачивании.
Участник трех войн. Атеист.
По тем временам был грамотным человеком. Отличался удивительным каллиграфическим почерком. Его письма с войны были образцовыми.
Прошел почти всю отечественную войну. Был ранен под Сталинградом, спас ему жизнь календарь в вещевом мешке, который был наполовину пробит.
После Сталинграда был отправлен на Карельский фронт. Фронт бездействовал, и солдат почти не кормили. Отец чуть не умер от голода. Оттуда попал в больницу, как дистрофик.
Затем работал в Москве на заводе "Серп и молот".
Моя мама, Варвара Михайловна, была глубоко верующим человеком. Но вера ее удивительным образом сочеталась с повседневной практичностью.
СОСУЩЕСТВОВАНИЕ
Отец разгневанный икону
Срывал с гвоздя - и под порог ...
Тем более, что по закону
Не подлежит защите бог.
А мать упрашивала бога,
Как сердобольный адвокат:
" Ты не суди их слишком строго!
Они не знают, что творят".
Потом родители ругались:
Кричал отец, ворчала мать,
А наши души разрывались,
Чтоб обе стороны принять.
Затем сменялся гнев на милость:
Отец уж, не шумел в пылу,
Икона снова очутилась
В своем завещанном углу.
Отец сиял, как обновленный,
Мать тихо пела о былом ...
И бог, ничем не удивленный,
О чем-то думал.
О своем.
Мама читала мне много разных стихов Пушкина, Есенина и других неизвестных авторов, не ведая ни о тех, ни об иных.
Много мне дала сельская библиотека, которая располагалась в нашем доме. Ведала
этой библиотекой одна из моих старших сестер, большая любительница поэзии.
Я был свидетелем и участником многих поэтических "посиделок". Наслушался народного фольклора и частушек, часто довольно политически острых. Сочинял сам.
В детстве я увлекся разной живностью. Сам смастерил шмелиную пасеку. Это отдельный и удивительный мир, в который я влез по уши. Как малолетка, стерег лошадей в дневное время. Поэтому нас называли денниками.
Наездился верхом. Дух захватывало. Видел волков. До тонкостей познал лошадиную жизнь,
она достойна отдельной повести.
А в целом природа, рыбалка, живность, птицы! Например, ласточки ластятся к земле.
Поэт ошибся, написав:"Дам тебе я зерен, а ты песню спой...". Ласточка зерен не клюет,
а летая над землей или водой. ловит мелких мошек.
Стрижи летают высоко, как бы стригут облака, а на землю почти не садятся - с земли им трудно подниматься.
Сейчас-то я понимаю, что сельская жизнь во многом сформировала мое миропонимание...
Осень, осина, оса -
Чувствую связь между вами ...
Самые ранние воспоминания о детстве связаны у меня с тем, что родители мне в чем-то отказали.
Был такой случай. Мы с мамой наведались к ее отцу, моему деду. Шли по узкой тропке, по ржаному полю. Рожь казалась мне такой высокой, что становилось страшно. Со всех сторон горланила разная живность,
горланила разная живность, но я уверенно преодолевал этот страх.
Наконец, пришли к дому деда. Дом крепкий, рубленый. Встретил нас дядя, Иван Михайлович, с которым у меня в дальнейшем было многое связано. Дядя хотел угостить меня я годами черемухи, и уже, было, согнул куст, но мама не разрешила. Сказала, что я болею ...
Это показалось мне таким обидным, что хотелось плакать. Поистине, необъяснима тайна детской души!
В качестве компенсации дядя свил мне особый кнут при помощи рогулек. Тогда я впервые увидел свивающее устройство. Этот кнут впоследствии сыграл мне добрую службу.
Дядя Ваня был уникальным человеком. Служил в легендарной панфиловской дивизии, защищавшей Москву. На фронте впервые убил немца, от чего, по его признанию, просто ошалел. Получил 27 ранений.
Но, что удивительно, рассказывл о войне с любовью, даже об озверелой рукопашной. Эту любовь он объяснял неподдельным фронтовым братством, которого в повседневной жизни днем с огнем не сыщешь.
От него я узнал о войне много интересного и даже романтичного.
В сраженьи он вышел из строя,
Его отвезли на ремонт,
Заштопали раны героя,
И снова послали на фронт.
Сраженье. И яму копают
Окончившим жизнь и борьбу,
И, вдруг, удивятся, что тают
У трупа снежинки на лбу ...
В те времена у нас не было ни света, ни радио. О начале войны я узнал, когда отца
забрали на фронт.
Потом были беженцы - смоленские и другие. Они шли искать защиту в Москве. Смотреть на беженцев было страшно. Особенно на их скот, на свиней, которые не приспособлены для длительных переходов.
Через несколько месяцев войны мне довелось увидеть отступающие советские войска, которые шли по большаку мимо нашего дома. Несколько дней двигалась, казавшаяся бесконечной, вереница, а я все смотрел и смотрел с крыльца ... Впоследствии я узнал,
что там прошло около миллиона человек. Но те жуткие воспоминания живы во мне и сейчас ...
В то время мама частенько говорила, что нам придется бежать. Поэтому в дни тревоги я спал в ботинках. Постянно ариставал к матери:"Ну, когда мы побежим?". Думал, что всех обгоню ...
...Приковыляли две старухи
За метриками в сельсовет ...
А сельсовет вязал архивы,
Не поднимая головы:
"Какие метрики? Коль живы -
Бегите в сторону Москвы".
Но бежать нам никуда не пришлось, к моему детскому сожалению - в деревню нагрянули
немцы. Правда, в нашем доме они не располагались, и вся их оккупация длилась всего три недели.
Мать, встретив немцев, сказала:"Вот, мы и немецкие...". Я был разочарован, никуда не пойдем - опять чего-то недодали...
Душа рвалась куда-то. Немцы пересчитывали нас каждый день, делали какие-то замечания. С ними я научился считать до десяти по-немецки. Их каски напоминали мне половники.
В скором времени, после освобождения, у нас, в том числе в нашем доме, расположились советские солдаты.
Но раз с иртышских берегов
Определились для постоя
Десятка три фронтовиков
В мехах солдатского покроя.
Расселись все, кто как сумел,
И пол-мешка картошки съели,
"Ревела буря, дождь шумел" -
С тоской великою пропели ...
Во время войны я учился в начальной школе, где, начиная с третьего класса, была
военная подготовка - на будущие войны. Учился я плохо, как и большинство из нас. Жизнь
была особая. Теперь, задним числом, мне понятно, что власти старались задержать людей на селе. Оставляли на второй, а то и на третий год.
Учительница Александра Ивановна относилась к нам плохо. Уже тогда я отличался хорошей памятью, и мог выучить наизусть любой материал, но все равно ничего хорошего не выходило...
Справедливости ради, замечу, что много лет спустя, когда я учился в литературном институте, та же учительница просила прощения у моей сестры за брата. За то, что обижала меня, не разглядев поэтические задатки.
Уже в школе я начал сочинять свои первые стихи, постоянно рифмовал. Но пока только
устно, не записывая...
Семья наша была многодетная: 8 сестер и я, шестой ребенок. Все родились с 1923 по 1942 годы.
Среди восьми родных сестер
Я потихоньку рос,
Не говорил:"Я нос утер",
А "я утерла нос".
Не говорил:"На пруд пошел",
А говорил "пошла",
Среда влияла хорошо -
Я скромницей была!...
Жили мы рядом с городом Новомосковском ( бывший Сталиногорск ),
в который постепенно все перебрались.
Этот привилегированно-показательный город химиков и шахтеров был построен по личному указанию Сталина. Самая дальняя точка Московской области. Красиво отстроенный центр, прямые улицы.
Квартиры с высокими потолками были почти несбыточной мечтой многих горожан.
Снабжение было особое. На каждом шагу "забегаловки". В них 100 граммов водки и кружку пива давали только под первое и второе блюда. Пьяных почти не было.
Итак, позади школа...
За спиной четыре класса
Сельской школы нелюбимой,
Где учительница часто
Нас линейкою долбила...
А ученье, уж какое,
Если дома тьма народа,
Где не только нет покоя,
Не хватает кислорода.
Но не знаю, что виною,
Что учился, как попало:
То ли связано с войною,
То ли лень одолевала?
В 1949 году я собирался поступать в ремесленное училище, но не прошел комиссию - был очень слаб. Матери сказали:"А если надо будет поднять кувалду?".
В это время в городе открылось училище по приказу самого Сталина. Таких училищ - для детей почетных шахтеров и сирот - в Советском Союзе было девять. Сегодня мы назвали бы такое училище лицеем.
Поскольку я был ни тем, ни другим, то за дело взялся муж старшей сестры... Когда
подписывали документы в сельсовете, отец плакал. Но судьбу сына надо было решать -
пришлось смириться.
Так что 7 лет училища я был без документов. Правда, года через три об этом узнали, но поскольку я был на хорошем счету, выгонять не стали.
Это было мое первое серъезное испытание: быть сиротой при живых родителях. Такое можно пожелать только заклятому врагу.
Как каникулы приходят,
Начинаются мученья:
" Ты куда-то едешь вроде?
Адрес? Место назначенья?"
- Что вы! Никуда не еду!",
Год спустя, путем окольным
Я придумал ездить к деду ...
Да, простит меня покойник!
Не к нему ...
Я ехал прямо
К дому с розовою кладкой,
Где родное слово "мама"
Выговаривал с оглядкой.
Наше училище имело номер 1. Набрали 100 человек. Учебное заведение было гражданским, но наподобие суворовских и нахимовских. Сразу выдали форму.
Я в юности ходил по форме -
Фуражка, брюки и шинель...
Я знал: в училище накормят,
В училище моя постель.
И тумбочка окраски синей,
С замком внушительным на ней,
Чтобы какой-нибудь разиня
Ее не спутал со своей...
Параллельно с программой общеобразовательной школы нас готовили специалистами широкого профиля. Окончил я училище горным техником. По ходу учебы освоил специальности токаря, слесаря, слесаря-инструментальщика.
Был передовиком. Мои работы часто экспонировались на выставках. Четыре года был музыкантом. Играл на духовом инструменте, который назывался БАС-эсный.
Дисциплина была полувоенная. Спать ложились под гимн Советского Союза. Тогда я
проанализировал весь текст гимна построчно и нашел одну-единственную фразу,
заслуживающую поэтического внимания:"Мы в битвах решали судьбу поколений...".
Во время учебы у меня проявилась тяга к русскому языку, который я стал изучать углубленно. Как ни покажется странным, учительница русского языка и литературы меня не признавала. Но много лет спустя все причитала:"Неужели я проглядела Поэта?..".
А когда я показал ей членский билет Союза писателей, возникла сцена, достойная гоголевского "Ревизора".
Вот, кого я считаю своим первым учителем, так это ее мужа, обрусевшего немца Мейера Вольдемара Оскаровича. Так получилось, что мы с ним оформляли стенные газеты - он
художник со стороны, а я писал сатирические четверостишия. Он, видимо, заметил в моих стихах иронию и поэтические способности.
Однажды Вольдемар Оскарович пригласил меня к себе домой. Когда я сказал, что из
всего увиденного не читал ничего, он воскликнул :"Какой дикарь!". При этом со смаком потирая руки, как бы говоря:"Ну, голубчик, попался!".
Там я впервые познакомился с сонетами Шекспира и стихами Бернса в переводе Маршака. Затем был итальянский поэт Дж. Родари, немецкая классика Гете и ШИллера и много чего интересного.
Запомнились дружеские наставления Вольдемара Оскаровича. Он, видимо, чувствовал мое состояние и неоднократно повторял, что настоящим поэтом нельзя стать от сытой и довольной жизни. Надо обязательно пройти через испытания, очищающие душу...
Теперь-то я вижу, что судьба определила мне столько испытаний в творческой и личной жизни, что вполне хватило бы и на десятерых...
В тот период. на первых курсах училища, появились мои первые стихи, которые я написал на бумаге.
Тогда же, помню, случилось неожиданное озарение - как удар молнии! На несколько
минут меня охватило оцепенение... Я буду поэтом, кого бы из меня ни делали! Пронзило нечто неземное, какой-то внешний свет... Это случилось в пятнадцать лет!
Незаметно ко мне приклкилось прозвище "поэт". В то время я начал посещать
литературное объединение при городской газете. Вскоре стал получать первые гонорары. Многие смеялись, поскольку стихи мои. чаще всего, были мрачные. Особенно о селе.
А вот, руководитель объединения по фамитлии Шепелюк, он же главный редактор газеты, меня приметил. Однажды он сказал мне: "Теперь ты настоящий Поэт! Ты сделал
то, чего уже никогда не сможешь повторить - ты перешел от стихов к поэзии!".
" Я же этого шага не сделал - грустно добавил он - И, вряд ли, когда-либо сделаю".
В те времена, в период учебы в училище, мне довелось совершить свой первый поступок! Тот же руководитель пригласил меня на местное телевидение, где я должен был выступить со своими стихами. Я уже предупредил родственников - мол, в такое-то время включайте телевизор.
Но! В последний момент все сорвалось. Я не согласился с предложением руководителя, хотел читать другие стихи. В знак протеста я незаметно скрылся и просто-напросто убежал...
Никто не мог понять: как это можно отказаться от славы и денег? Но принцип для меня был выше!
На старших курсах я уже был признанным человеком в городе. Тогдашний председатель горисполкома Семенихин Николай Михайлович разрешил мне приходить к нему в любое время.
Он же выделил комнату моей одинокой сестре.
С легкой руки главы Тульского книжного издательства меня стали называть "Новомосковским Колумбом".
А поэт Марк Лисянский, автор песни "Дорогая моя столица", в одной из статей написал, что в Тульской области есть только один поэт...
Поэтический дебют, кажется, состоялся. Впереди были литературный институт и вся жизнь!
АНАТОЛИЙ БРАГИН
Октябрь 2005г. - март 2006г.
Автор-составитель
РОДИН Е.Г.