Мы называем это любовью
И молчим в ней годами,
Неделями, днями,
Пока на лице и руках
Не выступают нервные пятна,
Пока на губах не лопнет,
Едва затянувшись, нежная кожа.
Мы молчим—невзначай осторожно,
Как будто боясь опрокинуться внутрь
Себя. И упасть, повредить позвоночник,
Остаться недвижно на скользком полу своих душ—
На самом-то деле их много. Так много,
Что хочется крикнуть—но в горле сжимаются души комком,
И хочется плакать—о ком?
О себе. Оплакивать—страшно, молитвенно, хрипло.
Рыдать как на кладбище—старом и в тёмное время свихнувшихся суток.
Мы молчим. Словно есть в кислороде не то, что нам нужно для жизни,
Но то, от чего вдруг проходит вопящая боль между сердцем
И теплым отростком столь многочисленных душ.
Мы называем это любовью.
Укутываем в нее ошалелое сердце-горячее, черное, кровяное.
В неё, как в шкатулку, как в сейф—всё больное,
Накопленное, выкраденное из чьих-то чужих глаз,
Прижатое к глупому сердцу, вынесенное из горящего разума
Туда, где ладони пахнут голубыми топазами
И черной смолой пианинных струящихся внутренностей.
Мы называем это любовью.
И скорбим о ней, выливая в височную-едва заметную-впадину
Пули из шелка неловких прикосновений,
Балансируя между тоской и обожествлением
Тонкой дрожи внутри своих нервов, разбросанных вскользь
По выставленному на ветер лицу.
//26.09.08.