знаешь, что я вижу,
когда смотрю на тебя?
я вижу мертвеца,
ибо ты покойник и есть.
ты угас. ты потух.
ты вспыхнешь лишь в одном случае:
если я хорошенько спрысну тебя бензином
и поднесу горящую спичку.
лишь тогда ты сумеешь превратиться
в радостный факел…
заглядывая в твое сердце,
я вижу лишь пустоту.
много-много серого.
твое нутро затянуто
невыносимо толстым слоем
унылой, тусклой паутины…
пау-тины, этой паучьей тины.
ты – мертвая паучиха!
медленно и надрывно
словно смертельно раненое животное
поезд ползет по черной ночной степи –
черная точка на черном крепе,
если смотреть сверху,
откуда глядят птицы.
среди немощных стариков,
пожилых мужчин и женщин,
привлекательных и не очень особ,
среди воинственно настроенных юношей,
среди белых, смуглых, темных
и еще черт знает каких,
еду я – тихо сижу,
не вступая в беседы и споры,
которые то тут, то там
вспыхивают, горят и затухают
словно факелы в руках мятежников.
кто слушает, многое слышит…
грохочут чугунные молоты колес,
гуляют по уходящим в бесконечность
наковальням рельсов.
молоты куют время.
секунды.
минуты.
часы.
второй день пути умирает,
из последних сил сопротивляясь
своему палачу – ночи,
а гвалт, стоящий в вагоне,
следуя за днем,
как следует жена
на погребальный костер мужа,
медленно погружается
в могилу ночного сна.
ночью вы не живете,
но словно мертвецы
покоитесь на гробах-лежанках.
по ночной степи едет поезд.
у поезда черные окна.
поезд везет мертвецов.
мертвецы лежат:
одни, раскинув руки и ноги,
другие – свернувшись в клубок,
словно плод в мертвой утробе.
голова мертвеца,
сидящего передо мной,
в такт движения вагона
безвольно болтается на груди,
уставившись в пол незрячими глазами.
другой смотрит в окно,
но видит лишь черноту.
окна черны.
я затерян среди десятков,
сотен мертвецов,
но я один знаю страшную истину:
ВЫ ВСЕ ДАВНО УМЕРЛИ.
и тот факт,
что поезд мчит вас вперед
не меняет ровным счетом ничего.
вы – мертвецы.
вы умерли в тот самый миг,
когда ваши души оказались здесь –
в мире, населенном покойниками.
мертвецы говорят,
ходят,
роют землю,
сидят,
лежат,
не подозревая о том,
что мертвы.
никто вокруг не помнит
настоящую, истинную жизнь,
жизнь, когда сердце
разрывается от любви и ненависти,
от счастья безумного и горечи обреченного.
жизнь, которая каждую минуту,
каждое мгновение висит на волосок от смерти
и потому ценится,
как самое великое сокровище мира.
кто помнит о такой жизни?
о настоящей жизни?
о жизни, в которой душа
переполнена ужасом и восторгом,
нечеловеческой тоской
и звериной злобой?
а я помню.
один из тысяч.
миллионов.
и я хочу крикнуть что есть силы,
заорать бешенным воплем:
опомнитесь!
опомнитесь, люди!
ведь это – давно не жизнь!
вы все пребываете в аду!
я хочу крикнуть это.
я хочу.
но у меня нет сил.
нету сил.
но даже если случится чудо,
даже если я найду их,
даже если крикну,
чтобы прервать этот смертный сон,
это адское оцепенение,
чтобы разбудить,
чтобы вернуть к жизни,
даже если это случится,
мертвые уши не услышат меня.
потому и сижу я один.
молчалив
и печален.
изредка улыбаясь,
когда мимо проходит мертвый младенец
или мертвая старуха
гладит мертвых цыплят.
вы все давно умерли.
у вашего поезда черные окна.