Синее. Боже, ну до чего же синее!
Мертвая зыбь неведомых мне широт.
На горизонте туча с набрякшим выменем
дразнит дождем запекшийся жадный рот.
Скальный обломок – норы, каверны, рытвины.
Левиафаний череп, приют гнилья.
«Здесь был Иуда» кем-то на камне выбито.
Может и был, не знаю. Теперь здесь я.
Двадцать шагов от берега и до берега,
бурые ленты мокнут в воде плащом.
Чайка на грани слуха визжит в истерике –
или не чайка? Впрочем, кому еще?..
Солнце нещадно лупит горячим молотом,
брызжут осколки: кварц, лазурит, слюда.
Сухо и страшно. Мысли в труху размолоты.
Кто я? Не помню. Как я попал сюда?!
Соль на губах – до язв, до кровавых трещинок,
вяжущий вкус на кончике языка:
Слово. А в нем – рождение, запах женщины,
сладкая млечность, солнце, гора, река,
пыль, и жара, и скалы, и крики чаячьи,
мертвая бездна, блеклая синь вверху…
…Мир, потянувшись, сбросит с себя нечаянно
данное наспех имя, как шелуху.