Я продолжаю испытывать терпение моих друзей по Клубу. Вот еще два эссе из той же (будущей) книги (Они КОЛОРИСТИЧЕСКИ связаны, Вы увидите).
Публикуя это на стихотворном портале, я стараюсь оправдать себя тем, что эти прозические тексты, может быть, сродни поэтическому восприятию моих одноклубников. Ну а в опусах, которые вы увидите сейчас - половина - стихи...
ЭЛЬ ГРЕКО И РЕРИХ
Когда-то, в молодости, неизвестно мне самому по какой внутренней причине – может быть, от юношеского неверия в себя, может быть, от страха перед будущим – мне нравились картины, уводящие от этой жизни. Может быть, мне казалось, что в них можно прочесть будущее...
Тогда я обратил внимание на Эль Греко и Рериха. Они не имеют ничего общего между собой – но я ценю обоих до сих пор.
Может быть, ЦВЕТОВАЯ ГАММА создает общность? Впрочем, Эль Греко ВСЕГДА бело-зеленовато-сумрачный, а у Рериха контрастный холод, которым веет на меня от его картин скорее психологического, а не колористического происхождения. Холод Эль Греко – это холод склепа, вечный холод после смерти. Это - "memento mori". Я увидел потом такие же зеленые черты смерти в картинах Моралеса. Как у Распутина: "Живи и помни". Холод Рериха – это холод Вечности, для которой смерть – мелка. Даже ярко-оранжевые полотна Рериха – тоже холодны. Это величие. Величие не греет. Холодное дыхание склепа и холодное дыхание вечности – Эль Греко и Рерих – смерть и бессмертие рядом.
РЕРИХ
Узоры гор - как кабалистика,
Замысловатость простоты,
Смысл философии и истины,
Достигший горней высоты.
Уроки гор - скорей, урочища –
Скрещенье "завтра" и "вчера".
Как прочитать его пророчества
В морщинах вещего чела?
Трезва, прозрачна и значительна
Нетронутая тишина.
Как предсказание – губительна,
Как суеверье – тяжела.
Здесь счет минувшему потерян –
Чинам, заслугам и богатству,
Со льдом божественных мистерий
Им никогда не сочетаться.
Здесь прошлое твое известно
И будущего жребий брошен:
Под синей философской бездной
Ты - мал, ты - жалок, ты - ничтожен.
Узоры гор, как кабалистика,
Начертаны перстом по небу.
Звезд сочетанья – знак таинственный
Судеб, разгаданных – как ребус.
АВТОПОРТРЕТ ТАРАСА ШЕВЧЕНКО
Шевченко... У меня свои взаимоотношения с Тарасом Григорьевичем –очень личные. Я исследовал его поэзию как научный работник и довольно много написал об этом, и мы еще вернемся к интервью, которое он – лично – дал нам. Сейчас о его "Автопортрете", написанном за полтора или два года до смерти. Это одно из самых ярких моих художественных впечатлений последних лет.
Я не видел раньше ни этой картины, и ничего подобного ей. Если бы Шевченко ничего не сделал в жизни еще и другого, только эта предсмертная картина дала бы ему бессмертие. Зеленое тенеброзо. Зеленое – может быть, Эль Греко? Тенеброзо – может быть, Караваджо или Рембрандт? Нет! Сочетание дало что-то совсем новое и живописно и психологически. Шевченко уже чувствовал на себе зеленую плесень тлена. Как Эль Греко, эксгумировавший святых из их могил. Таковы краски. Так Шевченко видел себя в предсмертный год. Cкорбь и тенеброзо – от Рембрандта, но тьма подсвечена не красным, а – трупно-зеленым. И как у Рембрандта – глаза старика, которые смотрят мне в глаза. Но взгляд Шевченко – другой, не такой, как у стариков позднего Рембрандта. Нет в этом взгляде ни предупреждения, ни сочувствия, ни желания найти взаимопонимание со мною, пришедшим встретиться через полтораста лет. Только обреченность и отрешенность. Он ничего не говорит для меня. Только о себе: ухожу, затравленный и ненужный.
Знал бы он, как необходим громадному народу! Впрочем, это и есть удел гениев – уходить ненужными, и возвращаться необходимыми – после смерти, и уже навсегда.
Рембрандт. Ведь повезло же!
В потемках чердаков,
После стольких веков
Готье нашел величье тенеброзо.
Бах. Кто бы знал сегодня гения?
Он Мендельсоном заново открыт...
Почти что каждый гений отгорит
Быстрее, чем народ благоволит
Понять его предназначение.
И если повезет, величье гения
Постигнут будущие поколения.
Не для народа гений говорит,
И только Бог его благодарит.
Не для народа гений говорит…
Живущие, и гении тоже – смертны. Бессмертие может родиться только после смерти.
Впрочем, интерпретации гениев оказываются прерогативой потомков. И далеко не всегда интерпретации соответствуют оригиналу.