(небольшой роман в стихах)
Этот роман был написан в 1982-м году и посвящался памяти замечательной газеты ”Новый американец” (”НА”, читать “эн-а”), где редактором был Сергей Довлатов, а я числился по разделу ”Юмор”. Газета выходила под девизом: ”Это ваша газета, она делается вами и для вас”. Упоминаемые в тексте Рыскин, Батчан, Меттер, Поповский, Гальперин, Орлов, Генис, Вайль – сотрудники газеты. ”Ослик должен быть худым” – новелла С. Довлатова. ”НРС” – газета ”Новое русское слово” (читать “эн-эр-эс”).
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ 1-й ЧАСТИ
Аркадий Львович Гольдензон отправился в круиз.
Смог, наконец, позволить он себе такой каприз.
При нём был грузный чемодан, из тех, что брали в Чоп,
свались он с трапа в океан – он тотчас бы утоп.
Куда он тащится, хохмач? Зачем на нём одет
надутый, как футбольный мяч, спасательный жилет?..
(А он, приемля столько мук, прекрасно знал одно –
на всякий случай, если вдруг корабль пойдёт на дно)
Ему несёт официант бутылочку вина,
ты эмигрант, не эмигрант – уплачено сполна.
Оркестр играет рок-н-ролл, ликует шумный порт.
Корабль снялся и пошёл, и начался курорт...
Каюта – люкс, чиста, светла, весьма уютный вид.
Аркадий Львович, как дела? Неплохо – говорит.
Вокруг – Гоморра и Содом! Сейчас он съест банан,
попьёт коктейлю, а потом достанет чемодан…
И значит – время подошло раскрыть большой секрет:
там было двадцать пять кило газет,
газет,
газет!
Читатель скажет – вот те на! Чистейший мишигас!..
Конечно, там лежал «НА», что ”вами и для вас”.
Он все газеты взял с собой, весь годовой комплект.
”НА” – не то, что их ”Плейбой” – восполнит интеллект,
он даст отраду лишний раз и сердцу, и уму.
Хочу сказать, что первый класс способствует тому.
Аркадий Львович Гольдензон вторую ночь не спит,
он весь в газету погружён, в родимый слог и быт.
Ему б гулять, крутить роман, в роскошестве поспать,
а он раскроет чемодан и бодрствует опять,
не дегустирует вина, не пьёт ни джин, ни скоч.
Вокруг покой и тишина. Но вдруг на третью ночь…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
…Но вдруг!..
Нас часто это ”вдруг” преследует, как рок:
вдруг раздаётся чей-то стук и вдруг звенит звонок,
вдруг выпадает ход с туза, вдруг произносишь чушь,
вдруг начинается гроза и вдруг приходит муж…
Вот так живёшь – закат, восход, работа и досуг,
за кругом круг, за годом год, и день за днём, но вдруг…
Аркадий Львович Гольдензон однажды, между дел,
пошёл в театр, на балкон, где он всегда сидел.
Он был поклонник низких цен и нераздутых смет.
Давали оперу ”Кармен” для треста ”Вторчермет”.
Трест ”Вторчермет” работал так, что всё завоевал –
переходящий красный флаг и премию в квартал.
Оно известно наперёд – работай, а взамен
тебе устроят культпоход на оперу ”Кармен”.
Под крики ”браво” или ”бис” пройдут печаль и стресс.
”Культуру – в массы!” – вот девиз ЦК КПСС.
Какой у граждан будет вкус – ЦК не всё равно!
(Хотя важнейшим из искусств является кино).
Вам перепевы этих тем – как молоко козе!..
Аркадий Львович глух и нем, он слушает Бизе.
Сидит, как ёж – спина горбом, губами шевеля.
Поднялся занавес с гербом, в оркестре дали ”ля”,
давно не стриженный дебил взмахнул рукой, и вот –
солдат цыганку полюбил и арию поёт.
А та (по имени Кармен) – красотка, Бог ей дал! –
в Севилье, у фабричных стен устроила скандал.
Солдат (по имени Хозе, Господь его прости!)
пришёл под музыку Бизе порядок навести,
но положил на девку глаз, влюбился, и ему,
раз он не выполнил приказ, велят идти в тюрьму.
А он пристал, как паразит: ”Мол, я попал в беду!
Когда полюбишь? – говорит. – А то с ума сойду”.
А та, Кармен, ему в ответ смеётся без стыда:
”Ну, может, завтра, может, нет, а может, никогда!..”
Хозе – в тюрьму, она одна, в ней жизнь бьёт ключом,
и только музыка слышна, хорошая причём.
На этом кончен первый акт, и зажигают свет,
и начинается антракт, работает буфет.
Аркадий Львович Гольдензон, устав от высших сфер,
решил проделать моцион и двинулся в партер.
Он каждый раз спускался вниз на лёгкий променад,
где фотографии актрис, крюшон и лимонад.
Он шёл по мягкому ковру, ступая, как спортсмен,
неся в душе своей игру красавицы Кармен.
И вдруг он видит: у окна, где люстры блекнет свет,
стоит, печальна и бледна, гражданка средних лет.
Лицом – сплошная красота, и нету глаз синей.
Ну, что сказать, Кармен – и та бледнет перед ней.
Аркадий Львович был не юн, разведен – так пришлось,
но сладкий звук нежнейших струн пронзил его насквозь.
Там, за спиною – сцена, зал, духи, помада, шёлк…
Он подошёл к ней и сказал: ”Простите…” – и умолк.
Он знал их – ветреных, глухих, прозрачных, как стекло,
что было с ним, что было в них – всё на душу легло.
На нём был тяжкий груз времён, улыбок и речей.
Аркадий Львович Гольдензон – из тёртых калачей…
Но – слово за слово – она из треста ”Вторчермет”,
в ”Кармен” безумно влюблена, одна, и мужа нет.
В ней были сдержанность и такт, в нём – нежных чувств поток…
Но тут закончился антракт, и прозвенел звонок.
”Надеюсь, я увижу вас?” Она кивнула – да.
”В антракте, там же, где сейчас, я прибегу сюда”.
Он мог привлечь девиц и дам приятностью манер.
И разбежались по рядам, он вверх, она – в партер.
А вот уже и акт второй.
Вся сцена в полутьме.
Хозе – лирический герой – ещё сидит в тюрьме,
а значит – всё без перемен. Трубач дудит в трубу.
Цыганка с именем Кармен гадает на судьбу.
Ещё прекрасней, чем была, тревога и азарт,
сидит, как ведьма, у стола, в руках – колода карт.
А карты эти, хоть убей, показывают суть:
ей выпадает шесть бубей, что значит – дальний путь,
и короля червовый лик – солдат, хоть круть, хоть верть,
а также туз – конечно, пик – что означает смерть.
И так, и этак – всё одно, и топай по стезе!
Она в отчаянии, но – является Хозе.
Едва зашёл – и сразу к ней, кричит: ”Я твой навек!”
Он был в тюрьме двенадцать дней, но совершил побег.
Устал, измучен и небрит, помятые штаны.
”Когда полюбишь?” – говорит, а этой хоть бы хны.
А он, страданий не тая, поёт – и все дела:
”Зачем, зачем судьба моя с тобою нас свела?..”
Таки добился своего настырный ухажёр –
она влюбляется в него, и в музыке мажор!
Любовь пришла – и нет проблем, плевали на уют,
и зарабатывают тем, что шмотья продают.
Считай по осени цыплят! Ни горя, ни забот.
Но что-то тёмное сулят валторна и фагот.
Звучит мелодия, чиста, как мысли поутру,
сперва идёт ”тра-та-та-та”, а дальше – ”ту-ру-ру”.
Что будет? Смерть, измена, месть? Пожар? Змеи укус?
Солдат пришёл, дорога – есть, остался только туз.
Трубит труба, гудит рожок – хорошего не жди,
такое будет – дайте срок! Но это – впереди.
…Хлопки, хлопки со всех сторон, дрожание кулис…
Аркадий Львович Гольдензон стрелой помчался вниз,
на неналаженный, сырой, но крепнущий контакт.
Он еле высидел второй, такой тревожный акт.
Он сердцем рвался в полутьму, туда, где у окна
стоит гражданка, что ему, как премия, дана.
Он был рассеян, как больной, но взял, зайдя в буфет,
два бутерброда с ветчиной и дюжину конфет.
И вот – они уже вдвоём! Уже в руке рука,
и говорят о том, о сём, два сизых голубка.
Уже на ”ты” – приятный знак, заманчивый предел!..
Аркадий Львович был мастак по части этих дел.
Они условились о том, чтоб в зал идти сейчас,
дослушать оперу, потом – у входа, возле касс.
И начался последний акт из оперы ”Кармен”!..
Приняв любовь за должный факт, Хозе не ждёт измен,
но видит с некоторых пор и как бы сквозь туман,
что некий тип – тореадор – с ней закрутил роман.
К нему – всеобщий интерес, а имя носит он,
что и не выговоришь – Эс-камильо (баритон).
А вот и сам – красив, плечист, поёт – не сыщешь слов!
Весьма заслуженный артист, который бьёт быков.
Кармен – к нему, и так, и сяк, глядит в глаза, а тот
ей подаёт условный знак и радостно поёт:
”Кармен, я твой наверняка! Смелей, смелее в бой!
Сейчас пойду убью быка, потом займусь тобой”.
А что Хозе? Ревнив, как чёрт. Ушла любовь, как дым.
Хотя и тенор – первый сорт, а всё же нелюбим.
Он вдруг куда-то убежал, проделал резкий крен,
потом пришёл, принёс кинжал и сразу с ним – к Кармен:
”Ты что, выходит – изменять? – кричит он, возмущён. –
Скажи, за что, такую мать? Где правда, где закон?..”
А той, Кармен, всё трын-трава, стоит – в ушах кольцо,
и нехорошие слова поёт ему в лицо.
Да ты, нахалка, от обид хотя бы покрасней!
”Любовь свободна, – говорит, – законов всех сильней!”
А всё же сила есть в тузах! За дело – видит Бог –
он со слезами на глазах вонзил кинжал ей в бок!..
И наступила тишина, и слёзы льют ручьём,
и только музыка слышна, хорошая причём…
Стоит Хозе, как остолоп, Кармен лежит, как труп.
Народ уходит в гардероб на одеванье шуб.
Там шум и гам, и пыль столбом – дави, хватай, тяни!..
Спустился занавес с гербом, везде горят огни.
Ушёл усталый дирижёр, а палочку – в футляр…
И тут бежит тореадор, как будто на пожар.
Уже, видать, поддал слегка, штанишки до колен.
Он где-то там гонял быка, теперь кричит: ”Кармен!”
”Кармен!” – кричит ни в склад, ни в лад – весёлые дела.
Вернись он пять минут назад – она б ещё жила…
Аркадий Львович Гольдензон из видных был мужчин:
рубаха – креп, костюм – бостон, пальто – сплошной ратин,
и шапка – ясно, из бобра, – всего не перечесть.
Как много разного добра в стране советской есть!..
Он тоже сбегал в гардероб, оделся – шов ко шву,
и поспешил на выход, чтоб успеть на рандеву.
Была зима. Клубился снег, царила белизна.
А вот и милый человек, предмет забот – Она.
Они минуту возле касс стояли визави.
Улыбка, жест, сиянье глаз, мелодия любви.
Трамвай, как сизый вурдалак, растаял в белизне…
”Куда?” – спросил он просто так.
Ответила: ”Ко мне”.
Идти? А может – не идти? Всё как-то сразу, но
пришла пора, сошлись пути, а там уж – всё равно!..
O, замечательный уют
отдельного жилья!
Блаженство праздничных минут,
шампанская струя.
Висит ковёр, горит торшер,
интимный полумрак,
вино, пирожные ”эклер”,
конфеты ”Красный мак”.
Из кухни тянет кофейком,
горчит клубничный джем.
И мысли дерзкие тайком
возносятся в Эдем…
А кофе был в родной стране
ещё не нарасхват,
по старой памятной цене –
четыре пятьдесят.
Ещё чуть-чуть, ещё чуток,
без позы, без игры.
Беседа льётся, как поток,
спадающий с горы.
Слова хрустят, как свежий снег,
и тают на губах.
А рядом чисто, без помех
звучит печальный Бах.
Звучит как будто вдалеке,
немного приглушён, –
там, за торшером, в уголке
стоит магнитофон.
Рыдает старый клавесин,
и что-то жжёт внутри,
как окунули в керосин –
гори, гори, гори!..
Однако, время – поздний час, весь мир в глубоком сне.
Сказать – прощай! На первый раз – достаточно вполне.
Пора. На улице метель, за окнами туман.
А завтра – снова канитель, работа, люди, план,
и цирк, и пляска, и балет – родное ремесло.
Молчит гражданка средних лет и дышит тяжело.
Зима, и ночь, и гость в дому...
И вдруг – как нож в груди –
прильнула, жаркая, к нему и шепчет: ”Погоди!
Ещё бушует снегопад, и холод, и пурга,
дома застывшие стоят, как белые стога –
зимы ночное волшебство для бодрствующих глаз,
и в целом мире – никого, и только двое нас!
Что всей земле до наших двух неслышных голосов?
Нам снегом будет мягкий пух и ветром – бой часов.
Дыханьем душу отогрей, полночи – до зари…
Не бойся, милый, будь храбрей, здесь всё твоё – бери!..”
Покой, уютное жильё, аккорды старых фуг,
и зов судьбы – ”здесь всё твоё”, о, сладкий миг!..
Но вдруг –
Аркадий Львович Гольдензон откушал валидол,
поднялся, взял магнитофон, оделся и – ушёл…
…Глухой, ненастною порой,
одной ногой в раю,
всё это вспомнит наш герой
у жизни на краю.
Вокруг – жестокий океан,
герою не помочь!..
Мы возвращаемся в роман.
Итак, на третью ночь
случился шторм. Поднялся смерч и двигал напролом.
Сперва он, как Дамоклов меч, повис над кораблём,
потом обрушил водопад, как щепку, закружил!..
Такого шторма, говорят, не помнит старожил.
За чьи подспудные грехи пришёл он, всё разя?..
Стихия – это не стихи, её унять нельзя.
А в этот час на корабле все спали крепким сном,
без задних ног, навеселе, накачаны вином.
Устав от праведных забот, от танцев, от еды,
спал отдыхающий народ, не ведая беды,
старпом и даже капитан – довольно хмурый тип,
как говорится – everyone в то время was asleep.
Забыли все – и млад, и стар дневную суету…
А тут – удар! Ещё удар! Пробоина в борту!
Alarm! Тревога! Все наверх!..
Но дело решено –
корабль треснул, как орех, и падает на дно.
Замолкло радио, не дан сигнал спасенья ”SOS”…
О, не рыдайте! Океан не принимает слёз.
Наверх, на воздух, из кают, но это – ерунда.
Спасенья нет, один приют – холодная вода…
Корабль в пучине погребён. И только шторм и шквал…
Аркадий Львович Гольдензон в ту ночь опять не спал.
Он съел омлет, попил чайку и, в ожиданье сна,
спокойно, лёжа на боку, читал родной ”НА”.
Курил. Струился синий дым. А время – третий час.
Что ослик должен быть худым – узнал он в первый раз.
(Сентиментальный детектив, по-своему хорош,
хотя писателю в актив его не занесёшь).
Закрыл глаза на краткий миг, но задремать не мог –
пронёсся гул, раздался крик, и плач, и топот ног.
Качнулись стены. Свет погас. Кромешный ад – ни зги.
Оставь свой самый первый класс – беги, беги, беги!..
Корабль ходит ходуном. Прощай! Ни зим, ни лет…
Но, слава Богу, есть на нём спасательный жилет!
Он будет жить – пройдоха, жох, с лица земли не стёрт!
Аркадий Львович сделал вдох и с палубы – за борт!..
Его огромная волна накрыла без труда,
и оказалась холодна солёная вода.
Куда девался весь народ?.. Не слышно голосов.
Один сплошной водоворот, и только ветра рёв.
Девятый вал, десятый вал… Он думал: ”Утону”.
Жилет-спаситель не давал ему пойти ко дну.
А где там север, где там юг – Бог весть!..
Он плыл и плыл.
И тут его пронзил испуг – а вдруг не хватит сил,
и он стрелой пойдёт на дно, акулам на прокорм?..
Ему б гулять, ходить в кино, а не мотаться в шторм!
Зачем он вышел в океан – искатель, Робинзон?..
Никто – ни Рыскин, ни Батчан не лезут на рожон.
А в нём играет кровь бродяг, пиратский жар и пыл!
Вот Меттер, кажется, моряк - пускай бы он и плыл!..
…Чего ты ищешь, человек,
какой высокий прок,
когда, уйдя от мирных нег,
вступаешь в мир тревог?
И там, у края, у черты.
на грани бытия –
какое слово шепчешь ты,
по ком слеза твоя?
С каких заоблачных Голгоф
уходишь в мир иной,
весёлым перечнем долгов
окончив путь земной?..
Дай Бог нам ветреных дорог,
легчайшей из кончин,
но торопить последний срок –
на это нет причин.
Аркадий Львович был не трус – воздам такую дань,
но если он сказал ”Боюсь”, то значит – дело дрянь.
И, отдаваясь волнам в плен, уже впадая в бред,
он вспомнил оперу ”Кармен”, гражданку средних лет.
Она звала его, а он, безумец и осёл,
поднялся, взял магнитофон, оделся и ушёл,
попёр на улицу, в метель! Сбежал – оно верней.
А то б остался, лёг в постель, женился бы на ней!..
Стерпел бы гнёт семейных уз, зато б себя не грыз,
и не покинул бы Союз, и не пошёл в круиз,
и не тонул бы ни за грош, и не, и не, и не…
Увы, чего не запоёшь, качаясь на волне!..
А день вступал в свои права, наметился рассвет
и всё вокруг едва-едва окрасил в серый цвет.
Своей громадой накатив, вздымаясь и ворча,
мир проступал, как негатив с ухмылки палача…
Аркадий Львоич Гольдензон в преддверии конца
дышал, как загнанный бизон, бегущий от ловца.
Но перед тем, как дать отбой, спасения моля,
увидел чаек над собой и прошептал: ”Земля…”
Назло всей нечисти, назло стихиям и врагам –
земля!..
Он плыл. Его несло к туманным берегам.
И вот уже окончен бал!.. Во сне ли, наяву –
он вскинул руки и упал на мокрую траву…
(ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ)
Иностранные слова:
everyone...was asleep - все спали (англ.)
alarm - тревога (англ.)