Сегодня 2 января — день рождения Насти — 26 лет. До самой кончины буду помнить, как принял в Снегиревке на дрожащие от радости и волнения руки розовый комочек — первого и единственного родного ребенка…
Еще помню, как бывшая жена после развода снизошла до разрешения погулять с тобой — ты уже ходила в садик, — и горько заплакала при расставании: «Папа, не уходи! Папа, оставайся!» — кричала в спину, но все уже было безвозвратно-необратимо, и я боялся не выдержать и все убыстрял и убыстрял шаг, сбивая на ходу слезинки…
А помнишь?… Впрочем, у детей своя память…
С днем рождения, дочка!
За все Тебя, Господь, благодарю!
Ты, после дня тревоги и печали,
Даруешь мне вечернюю зарю,
Простор полей и кротость синей дали.
Я одинок и ныне — как всегда.
Но вот закат разлил свой пышный пламень,
И тает в нем вечерняя звезда,
Дрожа насквозь, как самоцветный камень.
И счастлив я печальною судьбой,
И есть отрада сладкая в сознанье,
Что я один в безмолвном созерцанье,
Что всем я чужд и говорю — с Тобой.
Иван Бунин †1953
"МЫ ТЯНЕМСЯ К БОЖЬИМ МЕСТАМ"
Хорошо помню, как перед моей поездкой в Иерусалим в 1995 году, которую благословил приснопамятный владыка Иоанн(Снычев †1995), я все надоедал батюшкам: а не утрачу ли там свою веру? И почему взбрела в голову эта навязчивая мысль, теперь и сказать не могу, но мучила меня здорово, пока один священник не сказал: «Съездишь — проверишь…»
Завтра — праздник Рождества Христова. Разглядываю фотографии того, первого, и самого значительного, как потом оказалось, паломничества в Святую Землю. Кто-то снял меня сразу после посещения Гроба Господня, рядом с Кувуклией, и я не узнаю себя: изумление, восторг, благоговение, ощущение невыразимой святости, неверие в реальность происходящего и… величальная песня души о Господе — все отразились на моем лице. Я долго хранил это непередаваемое чувство, потом оно потихоньку исчезло.
«Ну, что, не потерял веры?» — спросил знакомый священник после возвращения. Я поклонился ему в ноги. Какое, наверное, счастье испытывают избранные, всецело предстоящие перед Богом! А я счастлив тем счастьем, которое мне довелось получить в Святой Земле. Оно до сих пор живет во мне, то затихая от грехов, то вновь давая о себе знать. Как? Вот этого я рассказать не смогу никакими словами…
Мы тянемся к Божьим местам,
Как к солнцу растенья.
Нагнись! — Войдем в этот храм
Вратами Смиренья.
Так долго мы были в пути,
Иисусе Сладчайший,
Смогли мы Тебе принести
Лишь немощи наши.
Мы просим: Иисусе, спаси
От дел беззаконных,
Любовь утверди на Руси
В пределах исконных.
Но плачет на фреске Христос
У входа в пещеру,
И слышится в сердце вопрос:
Имеешь ли веру?..
О.Анатолий Трохин, СПб
"НАД ПУСТОТОЮ НАВЕСАЯ КРИВО..."
Газету мы развозим и разносим по многим местам, в основном, в церкви. Звонит из церковной лавки женщина-казначей, просит привезти счет-фактуру. Едет курьер, а свечница не берет — «нет благословения». На другой день курьер едет опять, а казначею потребно два экземпляра. Беру трубку и, наверное, резковато спрашиваю, сколько еще раз ездить по пустяку. «Я новенькая, — отвечает женщина, многого не знаю». «Но если не знаете, почему не позвоните и не спросите у тех, кто знает?» — резонно спрашиваю ее. «Вы неправославный человек, — отвечает она с обидой, — я по газете представляла, что вы лучше, а вы учить меня вздумали!»
Конечно, далеконько мне до истинно православных, хотя тянусь, как могу. Но «главный» аргумент о «неправославности» доводится слышать часто. И еще одно: и в редакции, и в разговоре все реже слышишь слово «прости», все чаще длинные объяснения при оплошности. Монахи вот никогда не оправдываются: «Простите, благословите, помолитесь обо мне…»
ГОРДЫНЯ
Над пустотою нависая криво,
Вцепясь корнями в трещины корней,
Стоит сосна у самого обрыва,
Не зная, что стоять недолго ей.
Ее давно держать устали корни,
Не знающие отдыха и сна;
Но с каждым годом круче и упорней
Вверх — наискось — все тянется она.
Уже и зверь гордячки сторонится,
Идя в обход, смертельный чуя страх,
Уже предусмотрительные птицы
Покинули гнездо в ее ветвях.
Стоит она, беды не понимая,
На сумрачной, обветренной скале…
Ей чудится — она одна прямая,
А все иное — криво на земле.
Вадим Шефнер
ПРОСИТЬ — ТОЛЬКО У ГОСПОДА
Беседа главного редактора газеты «Православный Санкт-Петербург» Александра РАКОВА с настоятелем храма во имя Сошествия Духа Святаго на Лазаревском кладбище (Москва), иеромонахом Сергием (РЫБКО).
— Батюшка, по роду своей деятельности мне часто приходится бывать на выставках. Замечаешь там очень много людей — особенно монашествующих — с ящиками для пожертвований, собираемых на разные нужды: на буклетики о своем монастыре, на помощь сиротам и т.д. Может быть, со стороны это выглядит очень трогательно, но невольно возникает вопрос: нет ли других путей добывания денег — как для монашествующих, так и для приходов?
— В свое время, когда составлялся епархиальный отчет, я записал в пункте «Пожелания», чтобы людям в монашеской скуфье запретили собирать пожертвования, особенно на улицах города. Оказалось, что мое пожелание совпало с намерениями участников собора: недавно такое запрещение было принято. Если же говорить о моей личной экономической модели приходской жизни, то она основывается на собственном жизненном опыте: я никогда ничего ни у кого не просил. А ведь я все-таки настоятель двух приходов. Сейчас и третий храм строится, — и все же я стараюсь не попрошайничать. В 1994 году меня назначили в совершенно разрушенный храм: прежний настоятель кое-что успел сделать, но все равно, работы был непочатый край. Когда я впервые увидел эту церковь, у меня подкосились ноги: ума не мог приложить, с чего начинать. Но, положившись на Бога, начали.
Издательство у нас к тому времени уже было, и потихонечку храм был восстановлен — исключительно на издательские доходы. При храме существует сестричество, и достаточно многочисленное: человек двадцать пять. Сестры обезпечены всем необходимым — тоже благодаря издательству. Так что, если кто-то считает, что православная издательская деятельность нерентабельна, то он ошибается. Я изначально так поставил: мы ни у кого ничего просить не будем, прокормим себя своими руками, как апостол Петр заповедовал.
Стараемся так и делать, потому что любая просьба порождает некую зависимость. Так-то монастыри и теряли свою экономическую свободу, — а затем и духовная свобода пропадала. Попала мне как-то в руки очень интересная книга — история одного русского женского монастыря. Из нее явствует, что монастырем этим управлял его благотворитель — граф Шереметев. Он решал все: даже вопрос о том, кого постригать, а кого нет, игуменья же была всего лишь наместницей графа. И понятно, что когда мирской человек управляет монастырем, ничего хорошего из этого получиться не может: порядки в обители будут мирские, и, думаю, ни один ищущий иноческого жития человек там не останется. И вот, чтобы избежать такого положения, у нас в уставе сетричества заложен такой пункт: пожертвования принимать лишь по тщательному рассмотрению. Необходимо проверить, честные ли это деньги, а от больших пожертвований по возможности отказываться. Монаху очень важно сознавать, что он никому не должен.
- Все же, батюшка, вы живете Москве: город богатый — и коммуникациями, и состоятельными людьми, и банками, и т.п. А что делать монаху, если он находится на голом месте, в провинции, если нужно с нуля начинать?
— Не знаю, поскольку я в таком положении не был. Давать советы, основанные на мечтаниях, не хотелось бы. Но если завтра я окажусь на голом месте, я поступлю так: отслужу молебен, найду какое-то жилье, и начну молить Бога, чтобы, Он помог бы мне воздвигнуть храм, послал необходимые средства и людей — если есть на то Его воля. И думаю, что люди приехали бы за мной, как они приехали сюда, в Москву из Оптиной пустыни: костяк нашего сестричества составляли девушки, которых я крестил в Оптиной, в 1990-91 годах. Без них я бы ничего не сделал. Итак, думаю, что люди приехали бы вслед за мной — и когда бы это случилось, я умолял бы Бога о послании всего необходимого для строительства. Как сказал блаженный Августин: «Во всяком деле молиться нужно так, как если бы все зависело только от Бога, а делать так, как если бы все зависело только от нас самих». И только затем, уже осмотревшись, я, может быть, к кому-нибудь и обратился с просьбами. Ведь не всякую копейку можно брать на храм: мне приносили пожертвования из казино, но я отказался.
А если надо, то и клад найдется. У меня была такая история. Это случилось в Оптиной, в 1990 году, когда меня рукоположили в иеромонахи. Почему-то вокруг меня стали собираться девушки, стремящиеся к монашеской жизни. Их было достаточно много, меня такое положение вещей крайне удивляло, и духовник наш, отец Илий этого не одобрял… Но я не мог их взять и выгнать — как-то совесть не позволяла. Вот однажды, размышляя о том, как мне быть дальше, я пришел в свою келью и упал на колени перед образами: «Вразуми, Боже, что это происходит? для чего это?» Молюсь я, молюсь, — и вдруг, сама собой пошла молитва о создании женского монастыря. Так сама собой молитва и идет!.. И я как бы смотрю на себя со стороны и думаю: неужто монастырь создам? А на что буду создавать? Страна в разрухе.
Тут молитва как-то меняется и обращается к Иоанну Кронштадтскому, прося о помощи в создании женского монастыря. А я уже по опыту знаю, что св. прав. Иоанн деньги присылает: сколько попросишь, столько и пришлет. Звонят ко всенощной. Иду в храм в больших раздумьях: не в прелесть ли я впадаю?.. Прихожу, а там стоит одна из моих девушек и говорит: «Батюшка, я долго думала и решила вам сделать пожертвование». И дает мне какую-то золотую штучку, какое-то украшение женское. Но это еще не все. Через день всенощная под Иоанна Кронштадтского. Я опять захожу в храм, а там еще одно мое духовное чадо из Москвы: «Знаете, батюшка, я хочу вам подарок сделать! Решила расставаться со своим золотом». Дает мне коробочку, а там такое огромное золотое кольцо с камнем. И тут я уже перепугался не на шутку. Выходит, это святой праведный Иоанн накануне своего праздника посылает мне подарок — благословляет меня этим кольцом!..
И должен сказать, что наше сестричество со дня своего основания никогда не испытывало материальных трудностей. Один только раз у нас не было денег, но еда все равно была. Потом мы уже открыли издательство и от него жили. Когда меня благословили строить храм во имя собора Московских святых в Бибирево, то я ничтоже сумняшеся взялся за это дело. В сущности, построить огромный храм без денег и помощи со стороны — невозможно. Но если будет Божья воля — все устроится. Ходить с протянутой рукой по фирмам — это, я считаю, безнравственно. Хочешь сделать что-то — заработай.
— Я с вами согласен. А теперь мне хотелось бы вот как по-вернуть разговор: у вас дел непочатый край, и говорить о каком-то комфорте еще рано. Но мне довелось бывать в монастырях, где все обустроено идеально: и ковровые дорожки, и кельи для каждой матушки, и кельи для гостей, и все ухожено… Так вот мой вопрос, батюшка: есть ли граница для монастыря в заботах о своем благоустройстве?
— Обязательно. Но я не думаю, что у нас когда-то такое будет.
— Ну, я не только о вас говорил…
— Мы живем очень скромно, у нас кельи на двоих, на троих. Такая женская психология: вдвоем легче. В кельях — кровать, шкаф, необходимая одежда, плеер с кассетами — духовные песнопения, проповеди, беседы… У нас очень любят читать святых отцов: книги девушки берут какие хотят и сколько хотят, и, естественно, по прочтению у них возникают вопросы. Раньше я отвечал каждой сестре особо, а теперь раз в неделю, в воскресенье собираю всех: мы беседуем, и разговоры наши записываются на магнитофон. Всем очень нравится такое общение. Ну вот: у сестер одежда, кровать, стол, полка с книгами, полка с кассетами и все. И больше ничего не надо.
— У вас есть издательство, у некоторых храмов тоже есть что-то подобное, а что делать остальным храмам?
— Я думаю, что своя экономическая ниша у каждого найдется. Сельское хозяйство сейчас — это, конечно, не перспективная вещь, но если грамотно заниматься им… Вот у нас, скажем, в подворье есть подсобное хозяйство, но оно существует больше как дача для отдыха. Там имеется около 24 соток земли, дом… Растет клубника, смородина и яблоки. Сок дивный из смородины получается; урожаи богатые. И обо всем этом заботится один человек, и хозяйство рентабельное получается… Если с умом взяться, то можно и какой-то мини-завод сделать. У нас уже коптилка там стоит, нашу рыбу мы продаем, скумбрию, и она очень ценится местным народом. Чуть что, приходят, жалуются: «Батюшка, почему нет больше скумбрии?» Словом, каждый монастырь сможет найти источник дохода… Думаю, что за счет мини-заводов можно продержаться: нанять специалистов… Я читал в светской газете про одного муромского настоятеля монастыря, москвича, журналиста по образованию. Шесть человек монахов у него, и он говорит: «Я считаю, что братия должна молиться». Построил этот батюшка пекарню, где работают 300 человек местных жителей, и все им очень довольны, потому что он дал работу людям. Работа у них отлично организована, оборудование в пекарне передовое, работники получают хорошую зарплату, дело окупается и монастырь существует. А братия тем временем ходит в храм.
— Я бы хотел от монастыря перейти к обычному приходу. Как правило, у работников там очень низкие зарплаты: у свечницы, уборщицы, и хор очень плохо оплачивается — и это все считается нормой. Как вы считаете, правильно ли такое положение вещей?
— Я всегда говорю: не хотите иметь неприятностей в приходе — платите людям зарплату.
Самая главная проблема всех приходов и монастырей — кадровая проблема, но она легко решается, если людям хорошо платить. Почему батюшка разъезжает на иномарке, матушка у него ходит в мехах, а свечница должна во славу Божию работать? Зарплата должна быть нормальная, и думаю, что такая возможность всегда есть. Платите хорошую зарплату — придут хорошие работники, люди молодые, интеллигентные. Они вам отработают эти деньги…
А с другой стороны, есть и очень бедные приходы, и здесь, конечно, остается уповать на Бога. Я знаю, что костромской владыка Александр платит бедным священникам зарплату. У него двадцать или тридцать бедных приходов, и он выплачивает им какие-то суммы из средств епархии. Я считаю, что епархиальный архиерей такие проблемы решить может. Не надо открывать храм в каждой деревне, где есть два-три дома. Священник тоже человек, у него семья, у него дети, он должен служить по-человечески, иначе — сбежит. Уже немало есть священников, которые снимают сан из материальных соображений. Просвещение из городов должно приходить: пусть сперва приход укрепится в городе (на это нужно 5-6 лет), а потом можно устанавливать связи и с близлежащими деревнями. Не надо батюшку забрасывать в деревню, как десантника… Нужно давать ему некую подпитку из центра: либо от епархии, либо от крупного близлежащего храма, либо от монастыря. А этому простому правилу даже монастыри не следуют: выбросят священника на подворье и делай, что хочешь.
— Я читал одного очень грамотного, много пишущего священника — не буду называть его фамилии. Он высказывал такое мнение: вот, мол, некоторые прихожане осуждают батюшек, которые имеют богатые машины, мобильники и всякую прочую технику… Но ведь на иномарке батюшка быстрее доберется к умирающему, по мобильнику сможет связаться с прихожанином, с клиром и т.д. А не кажется ли вам, что хорошая техника, конечно, приносит свои радости и оказывает помощь в служении…
Но с другой стороны: не очень богатые прихожане, которые никогда не имели и не будут иметь ничего подобного, смотрят на это без одобрения.
— Мобильники, я считаю, нужны. Это — уже не роскошь, это необходимость. Я прочитал где-то, что митрополит Ювеналий обязал всех настоятелей и приходских священников иметь мобильники… А насчет иномарок я с вами согласен. Предпочитаю «Жигули»… Конечно, иметь отечественную грузовую машину — это себе дороже, а что до легковых, то я никакой разницы не вижу между «Жигулями» и какой-нибудь «Ауди». И соблазна в народе меньше. Дорогая иномарка — это уже лишнее: и на телегах раньше добирались, и на своих двоих… Я никогда не слышал, чтобы священник не смог причастить умирающего, потому, что не имел иномарки. И потом, обезпечить батюшку транспортом — это дело тех, кто вызывает его.
— До революции понятие прихода было четко сформулировано: каждый знал, к какому приходу он приписан и не мог самостоятельно перейти с одного прихода в другой. Сейчас такой четкой градации нет. Сейчас вы, батюшка, не всех своих прихожан-то знаете, наверно… Я вот к чему веду: имеет ли право священник в каких-то случаях отказаться соборовать или причастить человека из другого прихода или это его обязанность в любом случае?
—
До революции распоряжение Синода было таково: требы исполняются в пределах прихода.
Конечно, я не всех прихожан знаю, и не все прихожане знают, к какому приходу относятся, но ведь границы приходов и благочиний известны. Они так прямо не обозначены, но более или менее понятны. Поэтому, если я пойду причащать прихожанина соседнего храма, то это не совсем корректно получится: тамошние священники могут обидеться. Если же ко мне обратятся с такой просьбой, то я сперва предложу ему причаститься в своем храме. Ну, а случится такое, что там по-чему-то откажут, то подойду я или кто-то из наших священников — мы никогда не отказываем. Я задавал подобный вопрос нашему благочинному. Он ответил: «Батюшек мало, а город большой: в Москве около 20 миллионов жителей, на всех не успеешь, особенно, если в храме один священник. Иногда надо как-то войти в положение. Однако, когда люди просят, минуя свой приход — это некорректно». Но случается такое: ходили — не получилось, звонили — телефон не ответил!.. Тогда я помогаю, и никаких нареканий пока не было.
— У меня довольно щепетильный вопрос, батюшка, уж простите меня. Существует ли определенная такса на требы?
— Можете посмотреть: у нас написано, что все требы совершаются за добровольные пожертвования. В нашем храме существует такса только на отпевание, потому что когда отпевание совершалось на добровольное пожертвование, то давали обычно по три рубля, а ведь мне надо и певчим заплатить… У людей семьи, нельзя, чтобы они пели безплатно. В остальном же: освящение машины, квартиры, соборование, крещение, венчание — берем, сколько дадут. До меня был настоятель — он много брал за венчание, но я это отменил, и теперь венчаться к нам хорошо идут. А потом, учтите, что это все равно не те деньги, на которые можно построить храм. Есть и моральная сторона дела: когда с людей дерут три шкуры, они веру теряют. И тарелки эти — соблазн сплошной. В тех храмах, где я настоятелем, никаких тарелок ни на Пасху, ни на Рождество нет. Висит кружка: кому надо, тот положит.
— Теперь у меня последний вопрос, батюшка: как вы решились печатать книжки мирянина Александра Ракова?
— Я давно был знаком с вами — заочно, по «Запискам редактора». Каждый раз, когда я получал «Православный Санкт-Петербург», я эти записки внимательно прочитывал. Всегда считал, что ваша газета наиболее зрелая, наиболее грамотная, одна из лучших православных газет. А какое-то время она была и самой лучшей. Сейчас потихонечку начинают взрослеть другие издания, каждое находит свое творческое лицо, — но вы были первым на этом пути.
В «Православном Санкт-Петербурге» каждый может найти для себя интересные вещи — монах, мирянин, священник, новоначальный. Поэтому я прочитывал ваши газеты от корки до корки. А уж «Записки редактора» прочитывал обязательно: такие живые, такие интересные, независимые. Поэтому, когда вы захотели их собрать в одну книжку, я вполне поддержал эту идею. Первая книжка очень удалась и была хорошо раскуплена…
— Вы говорите в прошедшем времени?..
— Скажу честно: книга, она как хорошее вино — должна вызреть. Первая книга такой и была: там чувствовался результат многолетнего труда, вы это тщательно выверяли, правили, смотрели на все написанное с высоты прожитых лет, и поэтому книга получилась хорошая и интересная. Последующие книги имели вкус молодого вина. Я когда что-то пишу, то у меня написанное несколько лет вылеживается, — не менее года, это точно.
— Я журналист, батюшка: наверное, в этом все дело. Хоть меня и приняли в Союз писателей, все равно я остаюсь журналистом и не могу иначе работать. В любом случае, я вам очень признателен и за помощь редакции, и за популяризацию нашей газеты, и за добрые слова. Надеемся, что еще найдем какие-то возможности для совместных трудов.
— Благослови вас Бог.