Петр Прихожан
НОВАЯ ИЛИАДА
(По мотивам Гомера)*
Песнь первая. Язва. Гнев.
Воспойте, Музы, страшный гнев Ахилла:
сменились времена,но до сих пор
несчастная Эллада не забыла,
чем завершился тот давнишний спор.
В той распре с жизнью многие расстались…
Был кровью их обильно край полит;
тела их псам и воронью достались,
а души их низринулись в Аид.
Ахейцы там безвинно погибали
(конечно, Зевс ту ссору допустил)
из-за вражды, которой воспылали
друг к другу Агамемнон и Ахилл.
Но кто же из богов подстроил это?
Увы, кудрявый стреловержец Феб,
сын Зевса от богини ночи Лето,
так сделал, чтоб сошли они в Эреб.
А началось все с царского каприза!
Прилюдно Агамемнон оскорбил
служителя при храме Феба,Хриса
и Феб в отместку,язву напустил.
Немало бед наделать может слово!
Надеясь дочь вернуть,пришел отец,
пришпилив к стержню жезла золотого
знак Феба – красный шерстяной венец.
Умилостивить знатными дарами
пытался Хрис микенского царя
и,умоляя снизойти к семейной драме,
перед ахейцами стоял он,говоря:
«Не мне окажете вы почесть – Фебу,
когда его жрецу вернете дочь:
явите милость и молить я буду небо
в заботах ваших воинских помочь».
И были так дары его велики,
что не могли сказать ахейцы: « нет» –
одни лишь одобрительные крики
на просьбу Хриса раздались в ответ.
Но Агамемнон расставаться с девой
не пожелал и,остужая пыл,
жреца испепеляя взглядом гневным,
во всеуслышание Хрису объявил:
«Мне дочь твоя даров твоих дороже!
И дочь обратно не получишь ты –
она делить со мною будет ложе,
а днем стирать белье и ткать холсты.
Хрис, убирайся прочь,да поживее…
И чтобы шляться меж судов не смел!
Не то велю распять тебя на рее
и скипетр вряд ли облегчит удел!»
*Компилятивная поэма «НОВАЯ ИЛИАДА» написана
на основе перевода,выполненного Н.Гнедичем
Обруганный им грубо без причины
пошел старик вдоль кромки голубой,
встал на колени у морской пучины
и,призывая Феба,руки вздел с мольбой:
«Священной Киллы доблестный хранитель!
Стерпеть обиды горькой не могу.
Доселе в Хрисе я твою обитель
как собственное око берегу:
творю молитвы,возжигаю туки,
у алтаря служу и жертвы приношу…
К тебе,пресветлый,простираю руки
и только об отмщении прошу!»
Внял Аполлон… И с луком за плечами
отправился к пергамским берегам;
и стрелы,зачехленные в колчане,
позванивали в такт его шагам.
И тьмы крылатых стрел со страшным гулом
стал бог метать вблизи от кораблей:
досталось поначалу псам и мулам,
а,перебив их,взялся за людей.
Навеянная грозным чародейством
во множестве их тоже с той поры
валила язва.В лагере ахейском
заполыхали погребальные костры.
Так девять дней ахейцев смерть косила
и таяла как снег весенний рать;
и Гера надоумила Ахилла
на день десятый общий сход созвать.
На агоре народ собрался вскоре,
по фратриям расселся, и Ахилл,
утихомирив человеческое море,
о том, что всех гнетет заговорил:
«Похоже,Агамемнон, нам обратно
отсюда надо срочно уплывать.
Ты видишь – наша участь безотрадна:
смертям конца и края не видать.
Но до того как землю эту бросим,
чтобы спасти оставшуюся часть,
у предсказателей давайте спросим:
кто и за что наслал на нас напасть.
Быть может мы о чем-то позабыли?
Какой-то не исполнили обет?
Кого-то из богов не ублажили?
Кто из жрецов способен дать ответ?»
И поднялся Калхас,птицегадатель,
внук Аполлона,мудрый Фесторид,
летучих сновидений толкователь,
знаток былого и – того,что предстоит.
Он знал кто их карает страшной хворью.
Калхас когда-то и провел сюда
по бурному, неласковому морю
смоленые ахейские суда.
Ему подали скипетр, как ведется,
и молвил жрец: «Ахилл, сними мой страх:
готов ли защищать, когда придется,
ты жизнь мою с оружием в руках?
И, если – да, то клятву дай такую!
Не то ,герой, вполне так может быть,
что высказанной истиной рискую
я Агамемнона до смерти прогневить.
Пусть даже царь и не покажет виду,
что из-за правды в бешенство пришел,
но все равно когда-нибудь обиду
тому припомнит,на кого он зол»…
Ответствовал Ахилл: «Боязнь пустая!
Пока я жив, пусть кто посмеет мстить!
И потому, на лица невзирая,
ты можешь смело правду говорить!»
«Народ по воле Феба погибает,
но жертвы и обеты непричем –
все девять дней за то нас бог карает,
что Агамемнон Хриса не почел..
Беду исправить будет нам накладно:
теперь, чтоб стрелы Феба отвратить,
дочь Хрису мы должны вернуть бесплатно
и бога гекатомбою почтить».
Его слова умолкнуть не успели,
как Агамемнон на ноги вскочил;
он злостью исходил; глаза горели;
и , брызгая слюной ,царь завопил:
«Ужо тебе, мой давний злопыхатель!
Одно лишь знаешь ты – меня ругать…
Хорошего не скажешь, предсказатель:
приятно только беды предрекать!
Подумаешь,великая персона!
Ты что – наказ от бога получил?
Так объявляешь волю Аполлона,
как-будто сам тебе он поручил!
Да, Аполлону, думаю, известно,
что прочил деве я удел иной:
ее хотел я вместо Клитемнестры
ввести в свой дом законною женой!
Но дело общее мне счастия дороже:
отцу я Хрисеиду возвращу.
И без награды мне ходить негоже –
с других вождей убыток возмещу!
Моим добром вы расплатиться рады!?
Не думайте,что с рук сойдет почин!
Где видано такое – без награды
верховный вождь останется один?»
Ахилл спросил : «Откуда взять прикажешь?
На общем складе девы не лежат.
Всех пленниц поделили ,как ты знаешь,
и неудобно отбирать назад.
Не нам ты угождаешь – Аполлону,
но мы, когда троянцев победим,
убыток этот, следуя закону,
в размере многократном возместим».
Но возмутился Агамемнон: «Ишь ты!
Отдай сейчас, а что потом возьмешь!?
Когда еще те будут дважды-трижды…
Хитер ты! Но меня не проведешь!
Сейчас вознаграждайте!Да к тому же
и деву поискать придется вам
фигурою и обликом не хуже,
чем та, которую отцу отдам.
А впрочем, сил достаточно имея,
я сам возьму любую,Ахиллес!
Хоть у Аякса, хоть у Одиссея…
А хоть и у тебя,чтоб впредь не лез!
Но это дело после мы управим,
а потому давайте поспешим,
сначала к Хрису дочь его отправим,
и уж потом свои дела решим.
Напрасно, Ахиллес, ты смотришь зверем!
Кому поручим в плаванье идти?
Идоменею?Одиссею ли доверим?
А,может, сам возьмешься отвезти?
Свези-ка сам ее,любимец неба!
Твой голос у богов имеет вес –
не в тягость и умилостивить Феба!»
Но тут уже взорвался Ахиллес:
«Коварный плут!Сквалыга и стяжатель!
Ты с кем это собрался воевать?
Но я ведь не покорный прихлебатель
и твой приказ не стану исполнять!
Едва сражения коснется дело,
так неизменно прячешься в кусты,
но лишь черед доходит до раздела,
то больше всех присваиваешь ты!
Отсюда далеко мои Пенаты…
Ты мне не сват, не брат и не родня…
Троянцы предо мной не виноваты:
не обокрали, не обидели меня…
В края чужие я пришел за тем ли,
чтобы вернуть, что раньше потерял:
на тучные стада и пахотные земли
мои пока никто не посягал…
Чего же ради здесь мы прозябаем?
Пожалуй, что и нет иных причин,
как ваши интересы с Менелаем…
Мы все за вас воюем, сукин сын!
Я кровь за вас, поганец, проливаю
И ты еще мне смеешь угрожать?!
Сегодня же во Фтию отплываю.
Тому, что было больше не бывать!
Презрением за все ты расплатился
с тем, кто твои богатства умножал»…
Тут Агамемнон вовсе обозлился
и,не дослушав,речь его прервал:
«Беги!Я отговаривать не стану.
Защитников и без тебя не счесть!
Награды получаю я по сану –
мне и сам Зевс оказывает честь!
Плевать хотел я на твои укоры!
Ты сам мне ненавистнее врагов!
Одно лишь на уме – вражда, раздоры!
Кичишься храбростью – так это дар богов!
Своими мирмидонцами командуй,
а здесь покорствуй слову моему…
А чтоб другим то было неповадно,
твою вот Брисеиду и возьму!
И ты,попробуй,мне ее не выдай!
Как только дочку к Хрису увезут,
приду к тебе, Ахилл, за Брисеидой
и разберемся кто хозяин тут».
Ахилл от этих слов как ястреб взвился;
как вепрь подраненный рассвирепел;
рукой за рукоять меча схватился,
но лишь до половины выдернуть успел.
Паллада резкий жест перехватила:
спеша его порыв шальной прервать
(она спустилась за спиной Ахилла
и за власы успела удержать).
Для всех вокруг она была незрима:
у головы героя лишь витал
клубочек то ли пара,то ли дыма,
но, обернувшись, он ее узнал.
И так ему промолвила Паллада:
«Оружием без нужды не грози!
За меч хвататься,Ахиллес,не надо:
словами защищайся и рази.
И помни:оба вы любимы Герой;
не сокрушайся из-за мелких трат
и, будь уверен, что тройною мерой
утраченное ныне возместят».
Одумался Ахилл на полдороге:
«Одной лишь вышней воле покорюсь!
Кто слушает богов, тем внемлют боги…
Как мне ни тяжело – остановлюсь».
И, вынутый уже до половины,
он в ножны свой тяжелый меч вогнал.
К Олимпу тут же отбыла Афина…
Ахилл же обличать не прекращал:
«Паршивый пес,известный злом и ленью,
ублюдок, выжига, бурдюк с вином,
осел с душой пугливого оленя,
ты несомненно преуспел в одном:
в бой не идешь – там могут искалечить;
в засаде страшно – мчишься наутек;
зато в сто раз забрать добычу легче
у тех, кто слово скажет поперек.
Презренный царь презренного народа!
Довольно изгалялся ты, но впредь
самоуправство подлого урода,
отнюдь,не собираюсь я терпеть!
Пусть все здесь засвидетельствуют сами –
вот этот скипетр голый и сухой
скорее вновь зеленой ветвью станет,
чем я приказ возьмусь исполнить твой.
И Трою взять ты зря мечту лелеешь….
Не укусить хоть близок локоть был…
Еще не раз ты горько пожалеешь,
что храброго из храбрых оскорбил!»
Ахилл ладонью лоб вспотевший вытер
и от волнения весь белый словно мел,
в сердцах швырнул царю под ноги скипетр
и, меж других вождей, на место сел.
Итак Ахилл умолк и сел на место…
Утихомирить страсти , наконец,
решился одряхлелый старец Нестор:
пилосский царь, вития и мудрец.
Живой свидетель давних устроений
открыть в Аид не торопился дверь
и, пережив две смены поколений,
уже над третьим властвовал теперь.
Стремясь вождей смирить честолюбивых,
корил он их по праву старшинства;
как патока из уст медоточивых
лились его разумные слова:
«О, боги! Скорбь ахейцев ждет на свете!
Приам возрадуется весточке такой!
Вы, первые и в битвах, и в совете,
стравляете всех прочих меж собой.
Троянцам лишь на пользу ваша злоба.
Нашли б другое время дележу.
Намного вы меня моложе оба,
прислушайтесь к тому, что я скажу.
О тех , кого я знал, слагают мифы!
Куда вам до героев прошлых дней…
Какие имена! Хотя бы вот лапифы –
Дриас, Эксадий, Полифем, Кеней!
Я знался и с царем их, Пирифоем;
и числились среди моих друзей
и Мелеагр,неутомимый воин,
и сын Эгея, царь Афин, Тесей.
Они коней ретивых укрощали;
сражались в битвах, не жалея сил;
питомцев гор, кентавров, побеждали,
но я ведь и с кентаврами дружил.
Встречал я многих,странствуя по свету!
Герои тех времен,чета не вам,
прислушивались к моему совету.
Прислушайтесь и вы к моим словам!
Какая муха вас обоих укусила?
Ведь неразумию и чванству есть предел:
ты, Агамемнон, не лишай Ахилла
того, чем он по праву завладел.
Но и Ахилла поскромней держаться
перед царем я тоже бы призвал –
тебе с вождем верховным препираться
никто пока, что права не давал.
Ты храбрый воин, гордый сын богини,
красив, удачлив, молод, полон сил,
но Зевс и над тобой, как над другими,
главенство Агамемнону вручил!»
Встал Агамемнон: «К доводам разумным
готов прислушаться, да как смолчать:
Ахилл себя считает самым умным
и мной, вождем, желает помыкать!
Где командиров много - дело худо!
А этот вовсе стал уже хаметь!
Я от него не должен и не буду
при людях оскорбления терпеть!»
Ахилл вмешался: «Не было печали!
Кого ты, Нестор, разуму учил?
Ничтожеством меня бы все считали,
когда б я унижения сносил!
Но не таков я уродился к счастью:
не буду унижаться перед ним!
Ты, Агамемнон, упиваясь властью,
свои приказы отдавай другим.
Не стану из-за пленной девы биться:
захочешь отобрать – пусть будет так…
Но если кто на скарб мой покусится,
напорется на дрот или кулак!»
И разошлись вожди,искря как кремни,
друг другу кары страшные суля:
Ахилл пошел к себе, а Агамемнон
занялся снаряженьем корабля.
Корабль спустили на воду. Тельцами
загружен он почти до самых рей…
Начальствовать над двадцатью гребцами
назначен хитроумный Одиссей.
Сам Агамемнон вывел Хрисеиду
и на корабль по сходням проводил;
подняли паруса и вскорости из виду
исчезли белые полотнища ветрил.
(Нет у меня ни карты, ни эскиза
и объяснить вам будет нелегко,
где обретается мифическая Хриса.
Но, видимо, не так и далеко.)
Пока корабль плывет к ней курсом верным,
оставшиеся в стане день деньской
все мыли, чистили, скребли и скверну
в пучине уничтожили морской.
А ближе к вечеру на самой кромке суши
огонь зажгли, развесили над ним
быков и коз ободранные туши
и заклубился благовонный дым.
Приспело время заняться возвратом
и Агамемнон, как и обещал,
Талфибию,совместно с Эврибатом,
сходить за Брисеидой наказал:
«Идите, вестники, за девою к Ахиллу
и приведите к моему шатру,
но, если миром не отдаст, то силу
не применяйте... Сам я заберу».
И вестники пошли, потупив очи,
печатая следы в песке сыром…
Пришли и видят, что мрачнее ночи
Ахилл сидит перед своим шатром
и смотрит как валы бегут по водам…
Не зная как тут к делу приступить,
остановились, бедные, поодаль,
со страху не решаясь рты раскрыть.
Их краем глаза Ахиллес заметил
и, как ни сильно он расстроен был,
но оценил и такт,и добродетель…
И, подзывая жестом,вопросил:
«Чего там встали? Подходите ближе!
За Брисеидой царь отправил вас?
Не бойтесь – подневольных не обижу:
вина на том, кто отдал вам приказ!
Клюв разевая на чужое просо,
себе же Агамемнон навредит:
не видит дальше собственного носа –
сук рубит, на котором сам сидит.
Патрокл! Отдай посланцам Брисеиду.
Пусть деву к Агамемнону сведут
и засвидетельствуют мне обиду,
когда к ответу боги призовут.
Но,думаю,перед людьми придется
держать царю ответ за все тогда,
когда всерьёз до ратных дел коснется
и вновь во мне появится нужда.
Что из его затей корыстных выйдет,
что воинство он изведет вконец,
за выгодой минутною не видит
от злости обезумевший глупец».
Патрокл из кущи вышел с Брисеидой
и отбыли с ней посланные прочь,
а сам Ахилл,терзаемый обидой,
поднялся и пошел из стана в ночь.
Когда же скрылись корабли из виду,
стал исступленно слезы проливать
и призывать на помощь мать,Фетиду.
И вопль сыновний услыхала мать.
Она по небу вместе с облаками
к нему примчалась,чтоб от бед спасти;
присела рядом, обвила руками,
прижала нежно голову к груди:
«Скажи, Ахилл, о чем твои печали?
Что слезы горькие роняешь на песок?
Какие думы бы твой лоб ни омрачали,
все, без утайки, расскажи, сынок!»
Вздохнул Ахилл: «О чем ты вопрошаешь?
Тебе ли о моих делах не знать!
Но если ты сама все беды знаешь,
о чем еще могу я рассказать?
Когда мы царство Этиона захватили,
то,как ведется на войне любой,
мужчин в Плакейских Фивах истребили,
а жен их поделили меж собой.
Мне дева Брисеида причиталась,
пригожая и станом,и лицом;
дочь Хриса Агамемнону досталась,
того,что в Килле состоит жрецом.
Но Хрис пришел с великими дарами,
неся на жезле золотом венец,
и,до земли склоняясь перед нами,
вернуть обратно дочь просил отец.
А царь на Хриса с бранью напустился
и затравить собаками грозил;
жрец оскорбленный к Фебу обратился
и бог за то нас язвой изморил.
Случилась убыль многая в народе
и продолжалось так,пока Калхас
не объяснил собравшимся на сходе
причину тяжких бед,постигших нас.
Я настоял на том, чтоб Хрисеиду
к отцу без выкупа теперь он отослал,
но царь,немедля,выместил обиду
и Брисеиду у меня отнял.
Мать,если можешь, заступись за сына!
Ахейцам громовержца умоли
так отомстить за пострадавшего безвинно,
чтобы забыть вовеки не смогли!
Мне помнится, с душевною отрадой
любила ты нередко вспоминать,
как Гера с Посейдоном и Палладой
хотели Зевса сонного сковать.
Затея удалась бы лиходеям,
но Зевсу ты на выручку пришла
и,вместе со сторуким Бриареем,
осуществить им козни не дала.
Казалось все продумано и даже
никто уже не может помешать,
но,увидав сторукого на страже,
пустились боги в ужасе бежать.
Услугу пусть и Зевс теперь окажет,
коль об услуге не забыл твоей –
устроит, чтоб враги побили наших
и гнали их до самых кораблей.
Узнают пусть ахейцы,чем чреваты
обиды,что они мне нанесут,
поймут как предо мною виноваты
и к куще на коленях приползут!»
Заплакала Фетида: «Ах,сыночек!
Несчастное ты дитятко мое –
ты человек и обречен средь прочих
на краткое земное бытие.
Но потерпеть придется – к эфиопам,
к далеким Океана берегам,
вчера на пир умчались боги скопом,
а во главе и громовержец сам.
Двенадцать дней визит его продлится,
а я,имея твой наказ ввиду,
как только из гостей он возвратится,
тотчас же с просьбой на Олимп пойду.
А ты пока твори богам молитвы
и моего сигнала ожидай;
сиди в своем шатре, Ахилл, и в битвы
ни под каким предлогом не вступай».
Мать улетела… Ахиллес печальный
отдался снова власти дум своих,
а,между тем,закончив путь недальний,
священной Хрисы Одиссей достиг.
Свернуло судно на огонь маячный
и корабельщики,в виду земли,
спустили паруса, рубили мачту
и к пристани на веслах подошли.
Вот на причал они командой сходят…
За кнехт надежно закреплен швартов…
Вот с корабля уже на берег сводят
для жертвы предназначенных тельцов…
И,ставя в неприглядном деле точку,
от имени микенского царя
прилюдно Хрису возвращает дочку
премудрый Одиссей у алтаря:
«Прими сей дар,служитель верный Феба!
Царь Агамемнон шлет тебе привет
и просит,чтобы ты молил у неба
ахейцам избавления от бед».
Набрав пригоршни ячменя и соли,
все руки вверх вздымают пред собой
и,вызволивший дочку из неволи,
Хрис к Фебу обращается с мольбой:
«Взываю, Феб, к твоей высокой власти!
Раскаявшихся ахеян прости,
как, мне в угоду, ты наслал напасти,
так по моей их просьбе отврати!»
Услышал Феб… Покончив с богомольем,
чтоб Аполлон их перестал гнести,
быков,осыпав ячменем и солью,
спешили богу в жертву принести.
Ножами острыми им глотки рассекали;
тазы,наполненные кровью,волокли;
зарезанных быков освежевали
и,первым делом,бедра отсекли.
Устлали жертвенник стволами бука
и бедра поместили наверху;
накрыли их двумя слоями тука,
а поверху сложили требуху.
Прельстила Феба жертва их благая!
Жрецы огонь священный развели
и,плоть вином багряным поливая,
тугие бёдра на костре сожгли.
Засим и люди от утроб вкусили,
а части,что для жертвы не нужны,
на мелкие кусочки изрубили
и жарили, надев их на рожны.
Все приготовили.Водой омыли руки.
Гимн Фебу в небеса понес Зефир.
И под пеана сладостные звуки
в честь бога был устроен знатный пир.
Всех доотвала на пиру кормили;
обильны были яства и вкусны;
и юноши пирующим носили
вино, идя от правой стороны.
Так,в гимнах стреловержца прославляя,
они весь день сидели на пиру .
Феб веселился пению внимая…
И завершился пир лишь ввечеру.
Поддержанные Одиссеем мудрым
они решили в Хрисе отдохнуть;
заночевали там,а рано утром
отправились с зарей в обратный путь.
Отчалили из бухты на рассвете
и, лишь кораблик паруса поднял,
как Феб ахейцам дал попутный ветер
и судно быстро к лагерю домчал.
Ахилл меж тем томился у причала;
ни с кем не знался, не ходил в совет;
был мрачен, но душа его алкала
и славы, и сражений, и побед.
Сменялись дни.С двенадцатой зарею
вернулись боги, с Зевсом во главе.
К нему Фетида раннею порою
отправилась в туманной синеве.
По влажным травам проходя в долине,
узрела на Олимпе весь синклит,
и видит, что поодаль, на вершине,
Зевс в гордом одиночестве сидит.
К нему Фетида проскользнула тенью
и умоляла ей помочь в беде,
рукою левой обхватив колени,
а правой – прикасаясь к бороде:
«Зевс,преданность тебе моя известна!
Могу ли просьбой искушать судьбу?
И, если чем-то я была полезна,
то выполни и ты мою мольбу!
Сын крупно с Агамемноном повздорил.
На сходе разгорелся их скандал.
Ахилла царь прилюдно опозорил,
и у него рабыню отобрал.
Возьми Ахилла под свою эгиду,
не дай его микенцу извести,
за горькую сыновнюю обиду
ахейцам, громовержец, отомсти!»
Как изнуренный путник ждет привала;
как мореходы ждут девятый вал,
так вещих слов Фетида ожидала
у ног его.Однако Зевс молчал.
Тогда она заговорила снова:
«Ты,Зевс,мои сомнения развей –
хоть так,хоть эдак знак подай:хоть словом,
хоть головой,хоть манием бровей.
Я не уйду без твоего сигнала.
Не хочешь просьбу выполнить – отринь!
Но сам скажи об этом,чтобы знала,
что я ничтожнейшая из богинь!»
И Зевс ответил, наконец, со вздохом:
«Троянцам просишь ты меня помочь,
но кончиться все это может плохо:
на них обозлены жена и дочь…
И так от Геры слышу я упреки,
что за троянцев ратую в бою.
Теперь и вовсе не избегнуть склоки…
Но просьбу все же выполню твою.
Тебе я это твердо обещаю!
А чтоб удостоверилась, гляди –
сейчас я головою помаваю…
И, как увидишь, сразу уходи.
Пусть как там Гера на меня ни злится,
какой на сонме ни разводит кавардак,
обещаное истинно свершится
как ты желаешь. И да будет так!»
Проговорил и черными бровями
взмахнул; власы душистые взвились,
раздался гул подземный за морями;
взметнулись космы туч и горы затряслись.
На том они расстались… Сняв тревоги,
Фетида канула в морскую глубину,
а Зевс вернулся к остальным в чертоги
и сразу же наткнулся на жену.
За встречей их подглядывала Гера:
«Ты с кем секретничал средь бела дня?
Что за дурная у тебя манера –
скрывать свои задумки от меня!»
Зевс возмутился: «Зря ты уповаешь,
что выложу тебе все сей же миг:
того,чего нельзя,ты не узнаешь,
что – можно, знаешь прежде остальных».
Но Гера чересчур была сердита:
«Что хочешь замышляй – мне дела нет,
но вот о чем просила нереида,
ты расскажи-ка, если не секрет!
Уж не за тем она ли приходила,
колени обнимала без стыда,
чтоб ты в отместку за позор Ахилла
ахейцам больше причинил вреда?»
Отрезал Зевс: «Опять за мной шпионишь!?
Не суй свой нос, куда тебе не след,
не то надолго мой ответ запомнишь –
покажется с овчинку белый свет.
Уж если в чем-то я завязан кровно,
намеченное непременно совершу.
Молчи и выполняй беспрекословно
отныне все,что я ни прикажу!
А будешь под ногами мельтешиться –
так шугану,что клочья полетят:
не то, что кто один из Олимпийцев,
и скопом все тебя не защитят!»
Сочла за лучшее богиня затаиться,
напуганная сказанным всерьез;
примолкли и другие Олимпийцы
в животном ужасе от Зевсовых угроз.
Один Гефест за мать решил вступиться:
«Нельзя ли злобу из сердец изгнать?
Когда нектаром надо насладиться,
вы стали из-за смертных враждовать.
Утихомирьтесь оба!Ведь коль скоро
здесь на Олимпе не наступит мир,
вне всяческих сомнений ваша ссора
и остальным богам испортит пир.
Мать,я,хотя и несомненно знаю,
что женщина ты мудрая сама,
но лишний раз смириться убеждаю –
потрафить Зевсу наберись ума!
Ведь если спор сейчас не прекратится,
то будет и другим не до утех:
а ну как громовержец прогневится
и нас по миру расшвыряет всех.
Уж не надейся на мою подмогу,
ведь встарь,когда помочь тебе хотел,
он так меня швырнул, схватив за ногу,
что я по небу целый день летел.
Было уже и с жизнью распростился,
решив,что наступил мой смертный час,
да благо у синтийцев приземлился
на Лемносе,когда закат угас».
Так говоря,с усердием сугубым,
не мешкая принялся за дела…
Мать улыбнулась и двудонный кубок
из рук хромого сына приняла.
Гефест же справа,как и подобает,
шел и сидящим наливал нектар
и,видя как он с кубком шкандыбает,
захохотали все – и млад,и стар.
И,осознав,что спорить нет резона,
бессмертные забыли про конфуз
и стали слушать лиру Аполлона;
и наслаждаться сладким пеньем Муз.
Потом все спать пошли к себе на ложе,
которое имел там каждый бог.
Все разошлись… И Гера с Зевсом тоже
на ложе общее в свой отбыли чертог.