Из цикла "ШВЫЦЕР ПЕЧАЛЬНОГО ОБРАЗА, или МОНОЛОГИ МОЕГО ДРУГА ГУРФИНКЕЛЯ"
МОНОЛОГ МОЕГО ДРУГА ГУРФИНКЕЛЯ,
в котором он приходит к выводу о невозможности построения коммунизма
в одной, отдельно взятой, стране
Я говорю – порядка нет в Соединённых Штатах,
хотя, конечно, есть еда – в еде они крепки.
Куда ни плюнь – автомобиль, и джинсы, и достаток,
а яйца джамбо или лардж дешевле, чем пупки.
Но что не радует меня и мучит постоянно,
так это то, что пистолет имеет каждый жлоб.
Идёшь по улице – и вдруг стреляют из нагана!
Ты виноват, не виноват – бах-бах! – и пулю в лоб.
Тут жизнь не стоит ни гроша, по-ихнему – ни цента.
Как говорится, крайм цветёт и прочно входит в быт.
Куда уж больше – год назад стреляли в президента,
а предыдущий президент так вовсе был убит.
Теперь давай возьмём врачей – ужасная картина.
Пока в больницу не попал – считай, что повезло.
У нас кричали: там, у них, такая медицина!
И что? Я их видал в гробу, такое же фуфло.
В окне кондишены гудят и гонят атмосферу,
такие нянечки кругом – хватай и прямо в ЗАГС,
но деньги лупят – будь здоров. Я вам скажу, к примеру,
зуб удалить – рентген, пурген, сто сорок восемь бакс.
Недавно Лёва, мой сосед, имел в желудке рези.
Пошёл, естественно, к врачу, болит – какой вопрос,
мол, так и так, давай лечи! А тот – какой-то крэйзи,
сходи сначала, говорит, на ухо-горло-нос.
Потом хирург, потом глазник, потом сдавал анализ –
ну там слюна, моча, РВ, на кал и диабет.
Живот прошёл. А что врачи – выходит, зря старались?
Плати, кричат, а у того совсем страховки нет.
Продал последний бриллиант, серебряные штуки,
колье жены – теперь жена рыдает по ночам.
Тут доктора сидят и ждут, чтоб ты попал к ним в руки!
Чтоб не остаться без штанов – не бегайте к врачам!..
Нам господа, хвалить Союз, конечно, не годится,
там жуткий антисемитизм и с мясом дефицит,
а всё же снится иногда Сумская облбольница –
я там лежал, когда меня схватил аппендицит.
Зав. отделением Рудяк и главный врач Морозов
мне протирали спиртом пуп, как будто пуп земли,
потом почти что три часа держали под наркозом –
искали мой аппендицит, но всё-таки нашли.
Потом – палата, восемь душ, посмотришь – сердцу жутко,
один кряхтит, другой пыхтит – здоровый коллектив.
Тромбофлебит, аппендицит, резекция желудка –
при мне там вынесли двоих, а я остался жив.
Меня дежурная сестра трепала по затылку,
кормили в сутки три раза, поили на дурняк,
и не потратил ни гроша, ну там, принёс бутылку,
засунул доктору в карман. ”Коньяк?” – спросил. ”Коньяк”.
А между прочим, он бы взял и белую головку,
поскольку я – от всей души, за выполненный труд.
А тут – листков больничных нет, чуть что – гони страховку,
и что печально – доктора бутылок не берут!..
Но есть ещё одна беда. Вот мы сидим, гуляем,
кровь, понимаешь, с молоком, и крепкие в кости.
Раздавишь пару четвертей ”Гордона” с ”Николаем”,
наутро есть большой позыв посуду отнести.
Вот я – культурный человек, обманывать не буду,
бутылки сдать туда, где брал, есть мой священный долг.
Я в Вене был, я в Риме был, везде сдавал посуду –
Европа, что ни говори, там в этом знают толк.
А тут? Кричали – Новый Свет! Не новый он, а старый.
Приход вторичного сырья не ставят ни во грош.
Кто тут видал приёмный пункт по сдаче стеклотары?
Хоть всю Америку пройди, а так и не найдёшь.
Одно сказать – капитализм! И точно – мир обмана.
На всех углах – вино, ликёр, и пьянство – будь здоров.
А драги эти? Героин, мари – пардон – хуана?
Да мы в Союзе ССР не знали этих слов.
Про секс не будем говорить – уже набил оскому.
Им всё равно – что переспать, что съесть, к примеру, кекс.
У нас другое – паблик эйд, язык, тоска по дому,
ремонт колёс и бамперов нам заменяет секс.
Живём, как в древние века, и тараканов кормим.
Приходят мысли иногда и гаснут на лету.
А надо сразу посмотреть, как говорится, в корень,
нащупать слабое звено и подвести черту.
Чему нас учат, господа, подобные примеры?
Они нас учат, кто стоит у главного руля.
А тут у главного руля стоят миллионеры,
эксплуатируют народ и гонят прибыля.
У них и деньги, и закон, и банки, и концерны.
Кто несогласный – цап-царап! – съедят по одному.
Чтоб увеличить прибыля, они вздувают цены,
моя жена экономист, я знаю, что к чему.
У них ни совести в душе, ни чести, ни морали,
тут люди гибнут за металл, нажива – их кумир.
А друг мой Лёва говорит: ”Послушай, не пора ли
нам совершить переворот и строить новый мир?”
Мне лично строить новый мир уже давно охота.
”Но, – говорю, – давай считать по осени цыплят,
поскольку нынешний момент – не для переворота:
верхи не могут, а низы пока ещё хотят”.
Мы с Лёвой, честно говоря, большие интеллекты.
”Твоя теория, – кричит, – без практики мертва!
Я тоже Маркса проходил и тоже вёл конспекты,
”Эмпирализм и кретинизм” читал, как дважды два.
Вершит историю народ, и даже детям ясно,
что мир давно уже созрел для классовых атак,
а в человеке, – говорит, – должно быть всё прекрасно –
одежда, мысли, и душа, и брюки, и пиджак”.
”Ты, – говорю, – товарищ, прав, и мне б твои тревоги.
За то, что ты такой борец, хвала тебе и честь!
В науке, Лёва, – говорю, – нет столбовой дороги.
Производительность труда, в конечном счёте, есть”.
А он: ”Мы сила и оплот всего земного шара!
Из нашей искры, – говорит, – раздуется пожар.
И даже более того – нет денег без товара,
хотя, с обратной стороны, – на что купить товар?..”
”Другое время, – говорю, – другие, значит, песни.
Ученье, Лёва, – это свет, а неученье – тьма.
И гордо реет, – говорю, – кровавый буревестник!
Печорин – лишний человек, а горе – от ума”.
Мы говорили обо всём – о важном и полезном.
Постановили: заседать до самого утра,
наш откровенный разговор считать партийным съездом
и начинать переворот – уже давно пора.
Сейчас работают на нас и время, и пространство,
но мы должны – а то потом костей не соберёшь –
привлечь к себе рабочий класс, беднейшее крестьянство,
вооружённые войска, а также молодёжь.
Уж так положено – народ и партия едины.
С народом нашим хоть куда – хоть красть, хоть к чёрту в пасть.
Захватим почту, телеграф, вокзалы, магазины,
потом пойдём на Белый Дом и поменяем власть.
Тогда наступит рай земной, и заиграют трубы,
и воцарится на земле свободный братский труд.
Я прикуплю себе штанов, бесплатно вставлю зубы,
а Лёве грыжу удалят и пенсию дадут.
На смену старому коню придёт железный Молох!
Мы всей планете зададим свой неподкупный тон.
Нас с Лёвой будут проходить в неполных средних школах,
и наши морды на стене украсят Вашингтон.
Вперёд, к победному концу, и нет пути иного!
Потомки, помните о нас, кто вышел на заре!
Про Лёву скажут – ”друг детей”, ”герой”, ”железный Лёва”,
а про меня накрутят фильм ”Гурфинкель в Октябре”.
И вот наутро, в семь часов, в ближайшую субботу
мы с Лёвой вышли на борьбу. Я говорю: ”Ну, что ж,
ты, – говорю, – иди готовь войска к перевороту,
а я беру рабочий класс, крестьян и молодёжь”.
Я принял ванну, а потом, побрит, помыт, попарен,
одел единственный костюм и вышел за порог.
Смотрю – буквально в двух шагах идёт какой-то парень.
Я говорю ему: ”Постой! Куда спешишь, сынок?
Небось по бабам, – говорю, – на гульки и на шашни?
Какою жизнью ты живёшь? Беспутство и разврат.
А ты наплюй на этот мир, забудь про день вчерашний,
ты наш соратник, – говорю, – товарищ, друг и брат.
Мы с Лёвой будем для тебя волнующим примером.
Ты дроби выучишь, а там – гуляй на все концы!
Даст Бог, поступишь в институт и станешь инженером,
картошку будешь убирать, капусту, огурцы.
Получишь разные права – на отдых и на совесть,
прославишь родину трудом и криками ”ура”.
А секс отменим вообще, кому он нужен? То есть,
и я, и Лёва проживём без этого добра.
Довольно гады всех мастей из нас тянули жилы!
На благо всех простых людей я переехал Чоп.
Пока свободою горим, пока для чести живы,
наш паровоз, вперёд лети! В коммуне сделай стоп”.
А парень смотрит на меня почти без интереса
и что-то резко говорит, аж вывернуло рот.
Я, правда, в ихнем языке не знаю ни бельмеса,
но сердцем чувствую, что он меня куда-то шлёт.
Вот вам звериное лицо отсталой молодёжи!
Чтоб так со старшим говорить! Ни чести, ни стыда.
Но я за словом не полез, и я ответил тоже:
”Пошёл ты, хлопец!..” – говорю, и указал, куда.
Кого на подвиги зажечь своим высоким словом?
Кому потом в конце концов передавать бразды?..
Они привыкли, сопляки, расти на всём готовом,
и только старый конь, как я, не портит борозды.
А жизнь, как море-океан – в приливах и отливах,
нельзя заранее сказать, где прибыль, где изъян.
Что ж, обойдёмся как-нибудь без этих, без сопливых.
Я тут же выдвинул девиз: ”Опора – на крестьян!”
У нас тут лавка за углом, где овощи и фрукты,
фисташки, мясо без костей – всего большой завал,
плоды крестьянского труда, молочные продукты,
кефир такой, что я его и даром бы не брал.
Хозяин – точно из крестьян: на нём картуз и ватник,
штаны – лет десять не снимал, гармошкой сапоги.
Надежда наша, друг и брат, товарищ и соратник!
Я говорю ему: ”Привет!” и делаю круги.
Я очень скромный человек, но я такой оратор –
любой покойник в тот же миг покинет мир иной.
Я о живых не говорю. Боюсь, что даже трактор,
на что железный механизм – и тот пойдёт за мной.
Я начал речь издалека: ”И я, и друг мой Лёва
передаём большой привет трудящимся села!
Мы знаем – масло с молоком нам выдаёт корова,
а яйца джамбо или лардж нам курица снесла.
Я уважаю труд крестьян, и Лёва уважает.
Я говорю – капитализм для нас большое зло!
Смотри – овёс подорожал, земля не так рожает,
растёт бурьян, идут дожди, дороги развезло.
Возьми, товарищ, пораскинь своим умом бараньим –
ты мог бы с гордостью носить не ватник, а пальто.
Объединимся, – говорю, – и радостно восстанем,
захватим власть и будем жить, как я не знаю кто.
Нет, ты не будешь больше гнить в своей паршивой лавке,
я всем скажу – он Человек, его не обижай!
Трудись, работай, отдыхай, сдавай сельхозпоставки
и обеспечивай стране высокий урожай.
Повесим лампы Ильича, потом отменим пьянство,
и запоют во всех садах шальные соловьи.
Нам по пути, поскольку ты – беднейшее крестьянство,
а я, хотя интеллигент, но из простой семьи.
Вперёд! А если ты умрёшь, так ты умрёшь героем.
В борьбе назад дороги нет и нет готовых схем.
Мы наш, – ему я говорю, – мы новый мир построим,
кто был фактически ничем, буквально станет всем!”
А он, крестьянский человек, стоит с тоской во взоре,
молчит, как будто проглотил последний ржавый цент,
потом подумал пять минут и говорит мне: ”Сорри,
ай бэг ёр пардон, – говорит, – ай диднт андэрстэнд”.
Конечно, трудно всё понять без водки и закуски,
тут не картошкой торговать и не доить козу.
”Когда ж ты, падла, – говорю, – научишься по-русски?
Толкую битых три часа, и ни в одном глазу!..”
Я плюнул в угол и ушёл. Иду, ругаюсь матом.
Кто знал, что в этих Ю-Эс-Эй такой гнилой народ?
Теперь свяжусь не с кем-нибудь, а с пролетариатом,
наверняка рабочий класс меня не подведёт.
Они – трудяги, не едят ни крабов, ни телятин,
берут бутылку на троих – не мучайся и пей.
Я как-то к выводу пришёл, что нечего терять им,
конечно, если не считать зарплаты и цепей.
Они идейно глубоки и революционны,
и только им принадлежит несчастный шар земной,
чуть что – бросают свой станок и строятся в колонны,
вот я сейчас им брошу клич – они пойдут за мной.
Я стал под деревом, как вождь – решительность и натиск,
и закричал (а голос мой, вы знаете, не слаб):
”Эй, пролетарии всех стран, а ну, соединяйтесь!”
И кто-то мне из-за спины кричит в ответ: ”Шарап!”
Я даже как-то оробел от этого ответа,
смотрю – стоит какой-то тип, такой, что всем знаком,
ну, в-общем, как бы вам сказать – совсем другого цвета,
и больно бьёт меня в лицо железным кулаком.
Я говорю ему: ”Ах так? Нанёс ущерб здоровью?
Навек ты будешь осуждён историей самой!
И ты не смоешь, – говорю, – своею чёрной кровью
поэта праведную кровь!” – и убежал домой.
Пришёл. Жена готовит борщ, а заговорщик Лёва
сидит, как пуриц, у стола и давит мой лимон.
”Ну, как успехи? – говорю. – Наверно, всё готово?
”Аврора” жмёт на всех парах и поднят гарнизон?”
А он: ”Зачем ты говоришь об этих гарнизонах?
Пойди возьми стакан воды, приляг и выпей бром.
Я два часа ходил вокруг, искал людей в погонах, –
ни офицеров, ни солдат, хоть покати шаром.
Ну хоть бы кто-нибудь один прошёл в зелёных шматах!
Я всех поднял бы за собой, за бога душу мать!..
Но мне сдаётся,– говорит, – что в наших милых Штатах
нет никаких военных войск. Кого же поднимать?..”
Что ж, дело сделано. Теперь, слегка прощупав почву,
пора идти на смертный бой, валить гнилой режим.
”Ну, хорошо, – я говорю, – пошли захватим почту,
а там посмотрим, кто кого, и что-нибудь решим”.
У нас – ни пушек, ни штыков, ни бомб, ни динамита,
но руки чистые, никто на нас не бросит тень.
Пришли на почту – как назло, она уже закрыта!
Суббота – я, дурак, забыл! – у них короткий день!..
Ну что за дикая страна!.. Заткните уши ватой –
я всех подряд обматерил, и стало ясно мне:
нельзя построить коммунизм в одной, отдельно взятой,
хоть и гниющей двести лет, но развитой стране!
Как заявлял один поэт – пойду искать по свету,
где оскорблённому дадут для чувства уголок…
Я что вам раньше говорил? Что тут порядка нету?
Так таки да, порядка нет. И кончен монолог.
1981 г.
Иностранные слова:
швыцер – букв. тот, кто потеет, нерадивый труженик (евр.)
джамбо, лардж (jumbo, large) – очень большие, большие – здесь: сорта яиц (англ.)
бакс ( bucks) – долларов (англ. слэнг)
крэйзи (crazy) – ненормальный (англ.)
”Гордон”, ”Николай” – сорта водки в США
драги (drugs) – здесь: наркотики (англ.)
паблик эйд (Public Aid) – программа помощи бедным в США (англ.)
сорри, ай бэг ёр пардон, ай диднт андэрстэнд (sorry, I beg your pardon, I didn’t understand) – извините, прошу прощения, я не понял (англ.)
шарап (shut up) – заткнись (англ.)
пуриц – богатый человек (евр.)
шматы – тряпки (евр.)