Весенний праздник, Мусюсю,
Восьмое марта, Муси-пуси.
И я сосулькою висю
Под солнышком твоим, Ленусик.
Сражённый страстью наповал,
Я таю обожжённой льдинкой
И в твой наполненный бокал
Стекаю талою снежинкой.
А ты, отведав мою плоть,
Испытываешь облегченье,
Как заповедовал Господь,
Обряд свершаешь причащенья.
Ещё при жизни выпить кровь
И ощутить сплетенье судеб -
Познавшим вечную любовь,
Нам, смертным, лучше не придумать,
Чем ненаглядного в сугроб
Без малой толики смущенья…
Так сводим мы души озноб
К обряду жертвоприношенья,
Когда б не праздник… Мусюсю,
Мне далеко уже за двадцать,
А я сосулькою висю
И всё мечтаю оторваться.
Капелью звонкой об карниз
Звучат оттаявшие строки,
И наполняют твою жизнь
Мои живительные соки.
Готов, как снег, сойти на нет
Под солнышком твоим, Ленусик,
Лишь бы на Мусюсю в ответ
Всегда звучало – Муси-пуси!
Р.S.
Вниз оторваться головой
И бисером по мостовой…
Себя до капли раздарю,
За дорогое хрю-хрю-хрю.
***
Ваше Алёна ядрёно-Высочество,
Вас разозлить - не сносить головы.
К Вам обращаюсь по имени-отчеству,
Как рядовой гражданин к постовым.
Ваше скобродие, за челобитную
Не соизвольте в кутузке сгноить.
Морду мою, извините, небритую
Твёрдой рукою извольте набить.
За бородёнку козла не побрезгуйте
Вы оттаскать и поставить на вид,
Что волосёнки мои богомерзкие
Вам кипяточком обдать предстоит,
Чтоб не метались ветрами разбросаны,
По одному исчезая вдали,
А полегли бороною причёсаны,
Как Ваша милость соблаговолит.
Ваше скобро, обратите внимание,
Есть человечек на вашем пути.
Рылом не вышел, без рода, без звания…
Собственно всё. Разрешите идти?!
***
Всё своё ношу с собой.
Остальное, что не сдвину,
Поделить готов с тобой
Поровну, наполовину.
Если хочешь, – забирай
Бор, дорогу, ели, заметь,
Небо, озеро, сарай
И стихи, что въелись в память.
Прихвати с собой обвал,
Что в моём случился доме.
Из всего, что я назвал,
Выбери, что повесомей,
Что нужнее, без чего
Жизнь – настенная картинка,
Допотопный патефон
При заезженной пластинке.
Ну, а если унести
Всё с собою не удастся –
Зря не нанимай такси…
Проще, милая, остаться.
Впрочем, мне ль тебя учить…
От тебя с твоею хваткой
Мне хотя бы получить
От стихов пустую папку.
Как сдержать душевный пыл,
Если сердца королева
Всё, что для неё сложил,
Пустит с лёгкостью налево?
И в погоне в никуда –
За сомнительным признаньем,
Мои лучшие года
Станут общим достояньем.
***
Живёт моя отрада
В высоком терему.
Ремонт там сделать надо,
Нет дела никому.
Живёт она в зверинце,
По жизни вышло так.
Возьму с собой гостинцев
Для кошек и собак.
Я знаю у красотки
Есть сторож у крыльца,
Но думает о водке
Тот сторож без конца.
Ворвусь я к милой в терем
И брошусь в ноги к ней:
«В любой другой фатере
Нет потолка грязней».
Вмиг починю санточку
Я с думаю о ней.
Была бы только ночка
Сегодня потемней.
Снесу я на помойку
Шкаф, тумбочку, кровать.
Просторно жить без койки,
Да неудобно спать.
Для Лены не впервые
И нам не привыкать,
Где три там и четыре,
А еще лучше пять.
Когда ж заколосятся
Обоями поля,
С зазнобой, может статься
Мы купим мебеля
И заживём, как в сказке.
Наш долгий путь пройдём
В согласии и в ласке
И в день один умрём.
Живёт моя отрада
В высоком терему.
Ремонт там сделать надо,
Нет дела никому.
Устала дева плакать,
А я иду домой.
Зашёл бы к ней, однако,
Да очень сторож злой.
***
Мужей бросают повсеместно,
Ребёнка отдают подчас,
Но мужа и дитя совместно –
Такое вижу в первый раз.
Сейчас, когда мы снова в сборе,
Я отдаю себе отчёт –
У мамы числятся в фаворе
Собака, бабушка и кот.
Плетясь в хвосте у нашей псины
Нам зубы стиснуть и терпеть.
Хоть мы – мужская половина,
Но весим меньше чем на треть.
***
Собачья, оптимистическая
Утро красит нежным светом
Стены Лениных квартир,
Но прекрасней всех на свете
В Пено Леночкин сортир.
Холодок бежит за ворот,
Пробуждает нашу мать.
Улыбаются три морды,
Лена их ведёт гулять.
Жизнь собачья сукам в радость,
К поводку не привыкать.
Брешут немец и кавказец,
А чего им не брехать?
Жизнь собачья - это враки.
Сладко спать и сытно есть
Можно, если при собаке
Человек хороший есть.
Ну-ка, солнце, ярче брызни!
Шум на улице сильней…
Хорошо бежать по жизни
За хозяйкою своей!
***
Об этом не пристало говорить,
Про это неприлично думать даже,
Когда огонь желания горит,
Да так, что помыслы черны от сажи.
И я, как водится, с собой борюсь,
Готовлюсь посвятить себя отчизне
И в редкий вечер, если не напьюсь,
Томлюсь, но думаю о смысле жизни.
А смысл, семейный сотворив бедлам,
Кроссворд решает, бытом озабочен,
И в то же время, как бы между прочим,
Домашних расставляет по углам.
Как у Христа за пазухой согрет,
Вдыхаю сладкий дым своей отчизны…
Не может человек без смысла жизни,
И у меня пути иного нет!
Подслушал я на лавочке рассказ.
Бомж рассуждал про жизни коромысла:
- Когда пустая жизнь идет без смысла
В том высший смысл! – Но это не про нас.
***
Отдай меня на хозработы,
Гальюны мыть, точить ножи,
Чтоб не жилось мне беззаботно,
Оплату сдельной положи.
На сдельной ни вздохнуть, ни охнуть,
Не скажешься больнее всех.
Отдай меня, где кони дохнут,
Пристрой меня в горячий цех.
Купи будильник самый бойкий,
Чтоб на заре истошный вой
Меня б выкидывал из койки
Пинком сирены заводской.
А утром свежий, отдохнувший
Я б в кочегарке не дремал
И уголёк слегка притухший,
Как пламя сердца раздувал.
Окалину и пот засохший
Стирала бы моя рука.
И я бы вкалывал как лошадь,
Неоколевшая пока,
Своей огнеупорной пикой
Орудовал вперёд и взад.
Из глубины глядели б дико
Твои горящие глаза.
Я б слышал, как они пищали,
Последний выпуская пар,
Словно молила о пощаде
Несчастная Жанна Д”Арк.
Ты б вся прозрачная дрожала,
Как ореол вокруг свечи.
И, обезумевши от жара,
Лизало б пламя кирпичи.
При взгляде на мою кровинку
Меня бы охватил экстаз,
И ноздри щекотал травинкой
Угарный веселящий газ.
В сталелитейном храме тушем
Гремел бы трудовой орган.
И к небу возносились души
В огне сгоревших прихожан.
Мы б как два ангела летели
По дымоходу, милый друг,
А трубы тягою гудели
И засерали всё вокруг.
А ровно в пять гудок сирены
Всем прокомандует отбой.
И я с бригадой после смены
Шушукался б у проходной.
Меня б учил скорняжной правде
Сознательный рабочий класс,
И обсуждали б мы в парадном
Вопросы важные для нас.
Как водку заменить на пиво,
Не победит рассудок мой...
Во избежанье рецидива
Беру шинель, иду домой.
С наставником две кружки пива
Холодного прижив в разлив,
Я бы вышагивал счастливо,
Рассудок свой не победив.
Купил бы я числом нечётным
Цветочков. Боже упаси
Допиться и, дойдя до точки,
Тебе четыре принести.
(А я не знал, свои букеты
Дарил охапками, дебил,
Без пересчёта. Без кастета
Я стольких женщин загубил.
И вот теперь торгуюсь очень,
Считаю каждый стебелёк,
Чтобы, любимая, отсрочить
Возможный расставанья срок.)
Недавно перечёл в уборной,
Пока вертелась голова -
Любви все возрасты покорны…
Какие верные слова.
В них смысл жизненный в натуре
Племён, народов и времён,
Раз зверь, в моей живущий шкуре,
Твоей улыбкою пленён.
И если раньше на кушетке
Плевал я тупо в потолок,
Живу теперь в семейной клетке,
В руке сжимаю молоток.
Душевной мучаюсь я болью,
Что Золушку в себе сгнобил.
Когда б на то Господня воля,
Свой болт бы я на всё забил.
Последний гвоздь забив подружке
В очередной её уют,
Включу канал, там где друг дружке
Крутые парни морды бьют.
Услышав ухом моногамным,
Неугомонный, спать ложись,
Усну покорно благодарным
За состоявшуюся жизнь.
А утром снова на работу
Вышагивал бы раньше всех…
Дружок, спасибо за заботу,
Отдай меня в горячий цех.
***
Подруг подвыпивших кумир,
Средь дрязг житейских и скандалов
Свой трепетно-тревожный мир
Ты охраняешь от вандалов.
Как некогда ахейцев сброд,
Прознав про прелести Елены,
Прёт озабоченный народ
На крепостные твои стены.
Спешит на вольнице твоей
Раз-навсегда поставить точку.
А ты из боевых щелей
Всех орошаешь кипяточком.
Я в их числе достойный чин,
Генералиссимус, не меньше,
Хоть осуждаю я мужчин,
Столь невоздержанных до женщин.
Нахрапом лезут на рожон
Прелюбодейные Отеллы,
Сам писуньковый* Купидон
Им ядом смачивает стрелы
Их обольстительных речей…
Сползает вышиванье с пялец,
И в твой мирок, досель ничей,
Въезжает новый постоялец.
Средневековое тряпьё,
Прорехи – счастью не помехи.
И на прозрачное бельё
Ложатся грязные доспехи.
Цветами убран уголок,
На кухне бряцает железо,
Бежит тропа наискосок,
Соединяя два подъезда.
Бесхитростный трёхзначный код
Открыть - не надо быть героем.
И не штурмует пьяный сброд
Полуразрушенную Трою.
Горит на вольнице твоей
Судьбой поставленная точка,
Но кто-то из слепых щелей
Нет-нет, да брызнет кипяточком.
* писуньковый злыдень – сексуальный маньяк (с укр.)
***
У прекрасной Елены широкие скулы,
У прекрасной Елены крутые бока,
У прекрасной Елены желудок акулы
И пищеварение, как у быка.
Зимою прекрасной Елене представлен,
Весною я жизнь свою начал с нуля,
Но летом уже был я ей переварен,
А осенью вывезен был на поля.
Прекрасной Елене скажу я спасибо
За тёплый уютный её пищевод…
За жизнь я схватился корнями озимых,
Душою умылся в струе талых вод.
Весна натянула тугие поводья
И шпорит до пены степного коня.
Со стаями птиц и в ручьях половодья
Несусь с ними, словно взнуздали меня.
В гармонии вечной движенья и лени,
В соцветии трав и в полёте шмеля,
Во всём, чем мы дышим, спасибо Елене,
Есть пряность её и душистость моя!
***
Уехал бы в Сибирь деньков на триста,
С собою взял в карманах рюкзака
Чернильницу, «Записки декабриста»
И гены племенного мужика.
Обосновался бы в верховьях Лены
Чтоб с азимутом было не доплыть.
Не потому, что я боюсь измены,
А чтобы имя Лена не забыть.
Сушил грибы, ловил бы я подуста,
Чай кипятил на пламени свечи.
Не потому, что дров в тайге не густо,
А чтоб не греть напрасно кирпичи.
Грешно тепло переводить впустую.
О теплоте слагал бы я стиши,
Не потому, что я по ней тоскую,
А потому, что рядом ни души.
На лодке б написал «Великий Ленин»,
Мне бы нанайцы отдавали честь
Не потому, что человек был гений,
А с Леной общее меж ними есть.
Писал бы письма, злился бы чертовски,
Что почта возвращает их назад
Всё потому, что в адресе московском
Я бы пометку делал - в Ленин град.
Китайцы возвели меж нами стену.
Но не за это я на них взбешён,
А потому, что иероглиф Лена
В грамматике китайской не нашёл.
Весеннего дождавшись потепленья,
Я б на «Великом Ленине» уплыл,
Чтоб городской опять предаться лени,
Елене посвятить остаток сил.
Очередные пролежу полгода,
Я до безделья жадный, как упырь.
Но такова мужицкая порода -
Я снова заканючу про Сибирь.
Из городского не сбежать мне плена.
Елена мой не выполнит каприз,
За мною не рванёт в верховья Лены,
Да я и сам совсем не декабрист.
***
Узнаю правду о том едва ли -
Каким Макаром на свет явился.
Меня, похоже, что и не ждали –
А я родился.
Какой красивый – все врали Вере
Петровне нашей в глаза сердечно.
Впервые людям тогда поверил,
А зря, конечно.
Послушным рос я, хоть видел тучи,
Случались двойки в моей тетрадке.
Но знал я точно: Кто много учит-
Сам не в порядке.
Всегда родителям шёл навстречу,
Как мне казалось, шёл как в застенок,
И бой выдерживал каждый вечер
Из-за оценок.
Меня склоняли, мол, на диване
Я бью баклуши: Умнеть пора бы!
И я их слушал, тянулся к знаньям,
Но как-то слабо.
Мне говорили: Труд камень точит.
Кто очень хочет – тех ждёт удача.
Не зря учили. Я всё закончил,
А жить не начал.
Нет, жил, конечно – гулял, работал.
На жизнь хватало, не оставалось.
И всё мечталось достичь чего-то.
Не получалось.
Кругом кричали: Не трать жизнь всуе,
Дойди до сути, интересуйся!
Одно не знали, что нету сути,
Куда ни суйся.
А я совался. Я верил в случай
И за удачей мотался в Сочи,
Был озабочен благополучьем,
Но так, не очень.
Не потому ли звездой падучей
С лицом покинутой, но любимой
Песчинкой с кручи благополучье
Промчалось мимо.
Мне говорили: Ты жизнь угробишь,
Стремись, догонишь… Клянись до гроба…
Я ж суетился, стремился то бишь,
Да не особо.
Родился что ли я не в рубашке,
Бизоном изгнан из зоосада?
А может мне по моим замашкам
Того и надо?
Живу отменно, рвусь, что есть силы,
Но добровольно и непременно,
С руки чтоб хлебом меня кормила
Моя Елена.
Как на духу вам открою душу:
Не скрою – счастлив, словил удачу…
Всё потому, что людей я слушал,
А жил иначе!