САХАР
(Рассказ старого еврея)
Я и сестренка – мы из Прикарпатья,
Мало о детстве могу рассказать я :
Папа – сапожник, росли, как умели,
Главное, что увезти нас успели.
Тут уж спасибо папе и маме,
Сколько недель мы в обнимку с тюками
Недосыпали, недоедали…
Я и сестренка войны не видали.
Помнится мне до обидного мало –
Память невзгод и обид не держала,
Лица встречались, характеры, судьбы,
Смазалось как-то все, не обессудьте.
Вот эпизод, между прочим, из детства,
Что незадолго случился до бегства
В Польше в тридцатые годы, когда мы
Сами себя называли жидами.
Бедности в детстве не замечаешь,
Но приключилась история с чаем.
Чай в нашем доме был ароматен,
Это с учетом всех обстоятельств
В коих в то трудное время росли мы,
Было транжирством недопустимым.
Видно, папаша чаевничать падок,
Но был волшебный напиток несладок,
Только сестренке моей пятилетней
Выделен тощий кусок предпоследний.
Тут-то во мне закипела обида :
Где справедливость, где это видано ?
Кто так придумал – все только младшей,
Я не игрушечный, а настоящий,
Горькую воду сами хлебайте,
Мне, как хотите, сахару дайте.
Мать полушепотом : Бенци, ну что ты,
И отвернулась в посуду, в заботы,
Только отцу просигналила взглядом :
Сам объясняйся, когда-то ведь надо.
Что же отец ? – взял меня за запястье, -
Счастье – сказал он – или несчастье,
Но от сестры отделяет страдальца
Эта ладошка, вот эти пять пальцев.
Пять только ей , а тебе уж десяток,
И не изменишь этот порядок,
Так и пройдете по жизни вы с нею,
Старше ты, значит, быть должен умнее.
Что-то еще он добавить пытался –
Я уже по полу с плачем катался,
Сопли размазывал, дрыгал ногами,
Ясно, что все адресовано маме.
Мама вот-вот, и расплачется тоже,
Долго ль отец это выдержать сможет?-
Не уступить – так сестра разревется….
С полки заветная банка берется.
Вот на шершавой отцовской ладони
Сахар – последний кусок в этом доме.
Тотчас утихли всхлипы и вопли,
Тылом ладони вытерты сопли,
Взгляд мой вгрызается в кубик неровный,
Вот оно – счастье победы бескровной.
Вот я ликую, трофей опуская
В чайный стакан, что без дна и без края.
Сахар уходит все глубже и глубже,
Сладостью полнятся море и суша,
Сладкие ветры меня обдувают,
Чайник по новой за стол призывает.
Папа сказал : понимаешь, дружище,
Сахару в доме больше не сыщешь.
Завтра – не знаю, а нынче – пируем,
Мы этот кубик сейчас четвертуем.
Вот они – белых четыре осколка,
Знаешь ли, можно чаевничать сколько? –
Я заберу самый мелкий кристаллик –
Мне его хватит почти что на чайник.
Речью отца мало-мальски доволен,
Я положил на язык свою долю,
Но непонятно, чего же добился :
Сахар в четыре глотка растворился.
Я отодвинул свой чай недопитый,
И на отца покосился сердито.
Он осушил свой стакан, потянулся,
Снова налил, отхлебнул, улыбнулся,
И показал мне язык , между прочим,
На языке тот же белый кусочек,
Самую малость подтаявший только…
Бенци, я знаю, что сладко – не горько.
Ты же не знаешь о том, что бедны мы
Непоправимо и неизлечимо.
В бедности век проживем и закончим,
Сахар да чай – это так, между прочим.
Бедность, она в каждом слове и шаге,
В пыльной одежде, в заношенной шляпе,
В старом, от деда еще, инструменте,
В том, как одеты соседские дети,
Как поздоровался Краковский дядя,
Как ты вздыхаешь, умаявшись за день,
Как в синагогу заходишь тихонько,
Что ни попробуешь, все будет горько.
Горько как водка на свадьбе кацапов…
Я чуть не плача носом посапывал.
Ладно – сказал он – гляди веселее,
Шнобель зачем, угадай, у еврея? –
Вмиг на загадку сестра оживилась :
Нос для того чтоб беды не случилось.
Нам для того этот нос великанский,
Чтобы боялся волшебник из сказки.
Папа расчувствовался, улыбнулся:
- Нет, нам не страшен колдун, не волнуйся.
Но чтоб повесить такой-то носище,
Ты ни гвоздя, ни крюка не отыщешь.
Так что, живем, и не плачем, как можем,
А чаепитие завтра продолжим.
Пятница, вечер, сахар нашелся
В добрую треть от еврейского носа.
Треть эта вновь разошлась на кусочки -
Маме и папе, сыну и дочке.
Папа сказал : нынче я изловчился,
Завтра такого уже не случится.
Сладкая жизнь, мы о ней не мечтаем,
Сахар на стол, под стакан, помещаем.
Чаю нальем, чтоб себя не обидеть,
И сквозь стакан белый кубик увидеть.
Ближе ко дну чай становится слаще,
Сахар не тает, хоть настоящий.
Пей потихоньку, пока не напьешься,
Завтра к тому же кусочку вернешься,
Если привыкнешь, жить веселее,
Нос не положено вешать еврею.
Я возражал поначалу, и дулся,
Но понемногу в игры втянулся.
В чайный стакан я смотрел увлеченно,
И представлял себе сладкие волны,
Сладких китов, и акул, и русалок,
После на полку прятал остаток.
Редкого реже такое случалось,
Чтобы заначка в чай опускалась.
Сахар однажды закончился в доме,
Плохи дела наши, Бенци, запомни –
Папа сказал – и еще будут хуже,
Впрочем, тебе уже сахар не нужен.
Воображенье не знает предела ,
Вот тебе просто камешек белый.
Этот осколок молочного кварца
Может с тобою навеки остаться.
Он как никто сохранит тебе верность,
Переживешь с ним всю нашу бедность,
Лишь под стекло его стоит подставить –
Все что угодно можешь представить:
Горькое – сладким, черное – белым,
Медь - серебром, а разбитое – целым.
Я уж смирился, и больше не спорил,
Кварцевый чай между делом освоил.
Дальше, не помню, раньше ли, позже
Что-то в делах изменилось сапожных,
Краковский дядя ли к делу приставил,
Как-то наш папа плечи расправил,
К чаю порой появлялись конфеты,
В дом был приемник куплен, а это
Значило : бедность и вправду уходит,
Волны по дому эфирные бродят.
Волны любые – речные, морские,
Мы окунались в эту стихию.
Музыка, песни, и новости тоже,
Только родителей что-то тревожит.
Новости были все чаще враждебны,
Волны крутили черную пену,
Яростно рушились и поднимались,
Мама с отцом по полночи шептались.
Город родной мы покинули вскоре,
Были невзгоды, не было горя.
Мало что взяли из нашего скарба,
Что-то продать? – Ну, а что тут продал бы ?
Камешек белый со мной, как ни странно,
Выехал, стал он моим талисманом.
С ним пережил я горечь и сладость,
Страхи и страсти, силу и слабость.
Сытым бывал, только чаще голодным,
В сорок восьмом … ну, не будем сегодня.
Жизнь наша в русло вошла потихоньку,
И у меня, и у младшей сестренки,
Камня ли белого это заслуга,
Или мы крепко держались друг друга.
Папин подарок, белый окатыш –
Все , что из детства мы взяли когда-то,
Кварца кусочек цвета тумана
Напоминает нам неустанно
Как может все, что вокруг нас, растаять,
И как нетрудно рядом представить
Клейкую тень бедняка – униженье,
Много не надо воображенья.
Камень, меня выручавший когда-то,
Он у племянницы нынче внучатой.
Десять ей стукнуло осенью прошлой,
В нашей семье это возраст дотошный.
Спросит чего – не уйдешь от ответа,
Как-то звонит она вечером деду.
Так мол и так, попросил нас учитель :
Старую вещь на урок принесите.
Не изумруды, простую вещицу,
Ту, что в семье поколенья хранится.
Циркуль прадедовский, ножик консервный,
Что-то найдется в семействе наверно.
Странные люди встречаются, право,
Тут не Одесса, не Лодзь, не Варшава.
Нет, я за всех поручаться не буду,
Но в основном, кто добрался досюда,
Хоть из Молдавии, хоть из Марокко,
Самое нужное брали в дорогу.
Мало здесь сыщешь семейных реликвий,
Память от прадедов – город великий.
Но не о том я сейчас, извините,
В общем, чудак оказался учитель.
Но и чудак – человек, и не хуже
Многих разумных людей, и к тому же
Хава его обожает безмерно.
Что он запрашивал ? - Ножик консервный?
- Может быть , лучше сапожное шило ? –
Камень! … Вот тут-то меня осенило.
Детства осколок туманного цвета –
Вот что достанется внучке от деда.
Сопровожденный рассказом неспешным…
Будет доволен учитель , конечно.
Рты поразинут девчонки – мальчишки,
Вырастешь – детям рассказ повторишь ты.
Камень отныне хранится у Хавы,
Нечего больше к рассказу добавить.
Я заболтался, простите, соседи,
Располагает погода к беседе,
Создан Иерусалим для рассказа,
В нем никогда не иссякнут запасы
Выдуманных и правдивых историй,
Тех, что придуманы в счастье и в горе,
Что заставляют плясать и смеяться,
Плакать, бояться или не бояться.
Так что, треплитесь, друзья, заливайте,
Вечер какой! – не молчите , давайте,
Разве бывает история лишней ? –
Я не уйду, пока все не услышу.