+ + +
Вошел я первый раз в палату
И сразу взгляд застыл на нем –
Лежал он, как Иисус распятый,
В постели тем весенним днем.
Срывались и летели капли,
На солнце мартовском горя,
А я представил острый скальпель
На всех рубцах его подряд,
Живого места не осталось,
Как видно, впрочем, и надежд.
Что с бедным бренным телом сталось
Почти без плоти и одежд?
А, Ваня, так больного звали,
Соседом мне по койке стал.
А все, кто был вокруг, зевали,
Чего-то пили и жевали,
И кто-то безмятежно спал.
Привык я тоже к обстановке,
И мне глаза застил туман,
И я не чувствовал неловкость,
Когда во сне стонал Иван.
Для своего комфорта только
Я вызывал и шла сестра,
И быстро делала укольчик,
Чтоб он не бредил до утра.
Он благодарен был за это,
За помощь и за промедол.
Он так хотел дожить до лета,
Я думать, что исполнил долг.
+ + +
В его власти вся моя утроба,
Он колдует у меня внутри,
А зовут хирурга грозно Коба –
Впечатляет что ни говори.
На РХПГ он видеть может
Желчную протоку и кишку,
Даже камень в силах сдвинуть тоже
Пусть по сантиметру, по вершку.
Это без каких либо разрезов,
Просто зонд глотаешь через рот…
Не поверил бы я раньше трезвым,
А теперь и сам лежу здесь вот.
Постарайся, дорогой мой Коба,
Чудо исцеленья подарить
И моя здоровая утроба
Будет тебя век благодарить.
Только, попадая к Кобе в лапы,
Не мечтай, что Коба исцелит.
И тогда надежный острый скальпель
Гладенький твой вспорет целюлит.
+ + +
Горбольница – хирургия.
Здесь в палате номер три,
Как на высшей литургии,
Прямо с Богом говорил.
Бог – хирург в халате белом,
Нимб – колпак над головой,
Над моим болезным телом
Суд вершил великий свой.
Страшный суд (мне было страшно),
Но, простив мои грехи,
Отпустил меня к домашним
Продолжать писать стихи.
Мне привиделось все это
Под наркозом, может быть.
Впечатлительны поэты…
Но вовек не позабыть:
Трубки дренажа из тела,
Ты распластанный лежишь…
Твой хирург закончил дело,
Значит будем дальше жить.