ПОЭМА РАСПАДА
(С признательностью Н.Я. за редактирование и отбор)
Вместо эпиграфа:
Из цикла, который
вряд ли будет написан
Не отвести когда-нибудь беды,
Но понимаю, в будущее глядя:
Останутся тревожные следы,
Доверенные тоненькой тетради.
Я твой слуга, История, и сын,
Мой каждый шаг в огне твоём сгорает.
Как сердце, остановятся часы,
Но Время, как и жизнь, не умирает.
1979.
____________
* * *
В горизонт упирая озлобленный взгляд
И за пояс зазубренный пряча топор,
Ты сказал: «Человек, он всегда виноват,
От Адама и Каина – и до сих пор.»
И предсмертные тени легли на траву,
И тогда из последних ответил я сил:
«Это ты виноват, потому что убил,
Ну а я виноват только тем, что живу.»
1990.1
Воспоминание о девяностых
Аргамак мой только бодрей от ран,
Стук копыт возвестит беду,
И вовсю натирает бока колчан,
Рвётся перевязь на ходу.
Но сегодня, хоть зла не окончен сев,
И хоть яда полна сума,
Я не стану тратить на вас свой гнев
И не трону ваши дома.
Ваших пыльных голов не коснётся зной
И не сгинете вы во мгле,
Потому что вам выпало жить со мной
В эти дни на одной земле.
1990.2
Стихи для архива
Вряд ли что-то поможет
Этой дикой и бедной стране,
Пусть уедет, кто сможет,
Мы здесь будем в особой цене.
И в заботе о детях,
И за жён испытавшие страх,
На вторых и на третьих
Подвизаться мы будем ролях.
Пробудить человека
В каждой сволочи вряд ли вольны
Мы, заложники века,
У которого нет тишины.
1990.3
* * *
За углом догорает пустая сберкасса,
Испуская сиреневый свет.
Я стою на краю комендантского часа,
А троллейбуса всё ещё нет.
Как тревожно вокруг! Нахлобучены крыши
На дома, переулки, лотки,
И слетаются вдруг, как летучие мыши,
Слухи, сплетни и правды клочки.
Полстолетья и более – сколько коросты!
И невинные платят сполна.
Я иду переулками. Год девяностый.
Над планетою та же луна.
09.06. – 10.08.90.4
* * *
Праздник кончился. Вытекло время,
И уборщица в фартуке рваном
По местам раздвигает столы,
Вы же, дети мои и деревья,
Многословьем рождённые странным,
Так же дороги мне и милы.
В этом мире, неверном, как шлюха,
Не прибавится крепости духа
Из-за грохота чёрных сапог
Новоявленных «фобов» и «филов»
Так мучительно всё и постыло,
Что никто б уберечься не смог.
И поэтому – песня знакома –
До сих пор я не выстроил дома
И сынка не родил удальца,
Только дочери рвут, как холстину,
Заунывную эту картину –
Значит, жизни не будет конца...
1991.5
* * *
Далёких звёзд пылинки ночь вспороли,
Всё легче сон, и память всё острей,
Отодвигаясь на вторые роли,
В холодный мир выводим дочерей.
И объяснить сумеем им едва ли,
Когда пожаров дым со всех сторон,
Что времена опаснее бывали,
Но не было печальнее времён.
И ветра шум не заглушает вздоха,
И разрывая полог голубой,
Стучится в дверь жестокая эпоха.
Не закрывайся. Это за тобой.
1991.6
* * *
Я брожу по свету дни и годы,
В памяти держа:
Зонтик не спасёт от непогоды,
Галстук – от ножа,
И когда стучится кто-то в двери,
Просит обогреть,
Первое движенье – не поверить,
После – пожалеть.
Но безмолвны улицы пустые,
Площади – в огне,
Вы, мои попутчики земные,
Выйдите ко мне!
1992.7
Баллада о Ветхом Завете
Всем, что есть, я обязан лишь этой земле,
В ней выдерживал зной и мороз,
Кто ж там новый огонь раздувает в золе?
Почему вдруг со мною всерьёз
О великой отчизне судьба говорит,
Что святой собирает народ?
Не учился я жизни по книге Левит
И не знал, что такое Исход.
Пусть вовек не колеблется слава ея,
Только мы непричастные к ней,
Невозможно вернуться к корням Бытия
Нам, не видевшим этих корней.
В старый мех не вольешь молодое вино,
Не губя благодати земной,
И из Чисел осталось мне только одно -
Я да дети, да мама с женой.
09 – 10.06.92.8
Баллада о длинноруких
Мускулистый кидала гоняет блох,
Нечисть подлая правит бал…
Жизнь, ты снова застала меня врасплох,
Я опять от тебя отстал.
Ты рвала меня заживо и – «Скорей, –
Говорила – вперёд иди!»,
Я на плечи сажал себе дочерей,
Босоножки прижав к груди.
И хотя ничего, кроме нитки бус,
Им не требуется пока,
Всё труднее удерживать этот груз,
И порою дрожит рука.
Не жалевший убогому пятака,
Знавший сумерки, свет и тьму,
Научился я многому, но пока
К счастью, многого не пойму.
Тёплым хлевом обласкан, как Божий сын,
Не забывший добро Твоё,
Только в левом кармане ношу часы,
Не желая кормить ворьё.
Неужели опять разлетится в дым
Всё, что нажил мой горький век?
И за черепом снова придёт своим*
Волосатый нечеловек?
И какого ещё вам желать конца,
Недоумки любых пород,
Если детям придётся скрывать отца,
Не забывшего свой народ?
К новой полночи клонится день, зловещ,
И его не укатишь вспять…
Я закончу когда-нибудь эту вещь,
Если будет, кому читать.
___________
* – Юрий Домбровский.
Обезьяна приходит за своим черепом.
12.10.92.9
* * *
За нелёгкое время расплату
Всё труднее выдерживать мне:
Я таскаю ручную гранату
На потрёпанном брючном ремне.
Эта тяжесть её сволочная
Отвлекает от горьких обид,
И она совершенно ручная –
Не взрывается и не гремит.
И прохожим устал терпеливо
Я твердить, что не стоит со мной
Опасаться случайного взрыва –
Я и сам совершенно ручной.
Авг. 1992.10
* * *
Удивительно, кто их сживает со света
Иль низвергнуть грозится во тьму?
Надоела крикливая публика эта,
И нетрудно понять, почему.
Рано утром они – разразил бы их гром! –
Выставляют на улице хлам для продажи
И сидят вокруг хлама кружком,
Как менялы, занявшие храм, или даже
Моряки, стерегущие ром.
Жить им здесь – или, спрятав под кипою темя,
На краю Средиземной воды
Коротать отведённое Господом время
Там, где вовсе они не жиды?
И какой ещё осени ждать на Руси
После жаркого лета?
– Что-нибудь, брат Иосиф, полегче спроси,
Я не знаю ответа.
1993.11
* * *
Голубятник на улице Мира!
Голубятня твоя, точно лира,
Перетянута струнами сплошь,
Старики твои и новосёлы
Самой лучшей летательной школы,
И свистишь ты им, будто поёшь.
Поднимаешь ты вверх, точно флаги,
Непонятные тряпки, бумаги,
Даже, кажется, банки с водой,
И на них из ближайшей округи
Прилетают друзья и подруги –
Вон несётся один молодой!
И когда наградят меня власти
Переменою места и счастья*,
И в другие отправят края,
Или будет без этого скверно,
Пролетит надо мною, наверно,
Голубиная стая твоя.
__________
* – «Перемена места – перемена счастья»,
Шолом-Алейхем.
28.03.94.12
* * *
Где прекрасные светятся дали,
Не люблю я случайной толпы,
И без радости и без печали
В новый век направляю стопы.
И не чувствуя проку иного
Там, где всё безнадёжно пока,
Начинаю косить под больного
Или – запросто – под дурака.
Как слепой, что пытается тщетно
Вспомнить молодость, солнце, траву,
Забываю, что жизнь беспросветна,
И поэтому только живу.
1994.13
* * *
Как пацанами резвились на речке
Помню. И падали дружно в траву.
Где ж они, милые те человечки?
Все разъезжается, точно по шву.
Древнего племени мрачные лица
Смотрят упорно на старый вокзал.
Сколько же времени это продлится?
Что ж ты нам, классик, о том не сказал?
Дядя Исаак или бабушка Хава –
Сколько имен – и какая родня!
Я б никогда не оставил их, право –
Это они оставляют меня!
Мы своих вычурных танцев не пляшем
И на других языках говорим,
Я не считал себя именно вашим –
И ни минуты вам не был чужим.
Как забытье мирового злодейства,
Вместо земли, где не падает снег,
В дочках мое растворится еврейство,
С кровью славянской смешавшись навек.
1995.14
Ночной экспромт
Задыхаясь на жарком ветру,
Что вихры мои треплет, играя,
Так пишу, будто завтра умру –
Или так, будто умер вчера я.
Паутине подобен слегка
Этот почерк, что вы мне простите,
И глаза, будто два челнока,
Вьют и вьют свои длинные нити.
Шестиграннее солнечных сот
И острее, чем звёзды Давида –
Ничего-то в неё не падёт,
И висит она больше для вида.
Я бы в рай согласился и ад,
Если б знал, что, отбросив упрёки,
Не спеша твой внимательный взгляд
Перечёл эти скорбные строки.
1995.15
* * *
На рубеже безжалостного века
Навеки искалечена природа,
Ты нас за это, Господи, прости!
Беременные самки человека
Не требуют особого ухода –
Им часто просто некуда идти.
Где солнца диск желтее абрикоса
На города унылые глядит,
Катаются железные колёса
Едва ль не в каждой высохшей груди.
И будто в ожидании награды,
К четвертованью вовсе не готов,
Живой Пол Пот кивает из засады,
Расталкивая горы черепов.
Но там, где всё, что дорого и тонко,
Крапивою забвенья заросло,
Выходит дочь в короткой рубашонке –
И я опять снесу любое зло.
1997.16
* * *
Я обхожу который год,
Храня унылое величье,
Толпу бормочущих вразброд
Людей, теряющих обличье.
За всё, в чём я не виноват
И в чём навряд виновны сами,
Они меня благодарят
Униженными голосами.
И глядя в уличную тьму,
Я вижу чётче год от года,
Что нет спасенья самому
От нищеты другого рода.
1998.17
* * *
Наши детские годы сегодня вдруг тронут до слёз,
Никакая печаль не могла победить перспективы,
Мы ходили в походы, мы песни учили всерьёз,
Нам грядущая даль голубой представлялась на диво.
За былое держись! Не умеешь – давай пособлю!
Даже самую малость – как гривенник детский в бутылку
Я откладывал жизнь по кусочкам, пока накоплю,
А потом оказалось, что не на что тратить копилку.
На лугу опустелом попутчиков ищет ковыль,
И не наша вина, что согнёт его ветром суровым,
Между словом и делом дистанция в тысячи миль,
Много больше она, чем разрыв между делом и словом.
1999.18
Экспромт в духе Франца Кафки
Суетливы, оборванны, лысы –
Как таких только держит земля?
– успевают последние крысы
Убежать с моего корабля.
И, пронзённые звёздами ночи,
Что затылок сверлят до зари,
Мишка с куклою громко хохочут:
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!
15.06.96.19
* * *
Я, отнюдь не страдавший во имя идей,
(Вот о чём я тебе и толку…)
Не подбрасывал в масло железных гвоздей,
Не подмешивал стёкла в муку.
Только вот и лови его – чтоб детвора
С полусветом не путала тень,
Переброшен из Киева мостик вчера
В наш далёкий сегодняшний день.
Там, где бабушка Фира с тяжёлой косой
На потрёпанном фото в углу,
Где фуражка Якира да Петька босой,
Да наган на холодном полу.
Чья нейтронная бомба оставила след
На усах озверелых вождей
Там, где шпалы и ромбы сходили на нет,
За собой увлекая людей.
И бумаги в комоде, как в почве зерно,
Так у самого края не лги:
Задолжала им родина многое, но
Нам она возвращает долги.
1996.20
* * *
Мы живём в полусне, забывая зачем и куда…
Лишь в ночной тишине голубая восходит звезда,
Этот мраморный свет зародился в эпоху и час,
Когда всё, чего нет, окружало обещанных нас.
Над Россиею дым от лесных человечьих затей.
Где сапожник с портным, эти прадеды наших детей?
Первый Киева близ, под Воронежем где-то второй,
Михаил и Борис, вот я, ваш предпоследний герой.
Только мать да отец расказали б – да где теперь им…
Там, где близок конец, мы невольно к началу спешим,
По огромной стране разбросало большую родню,
И не выйдет ко мне тот, кого справедливо виню,
Тот, в чьей руце весы повергали народы во прах,
Улыбался в усы и держал малышей на руках,
И в кошмарной войне это имя звенело вокруг,
И запомнился мне давний мартовский тяжкий недуг.
Был ли срок отведён – двадцать тысяч без малого дней,
Чтоб сложенье имён заменить извлеченьем корней,
Или кто-то внутри, предваряя заветную дверь,
Говорит: «Посмотри, ты оттуда, где все мы теперь.
Показаться на миг – но зачем тебе новая боль?
Львиный слышался рык над последней из горьких неволь,
Но светильник из тьмы возвестит бесконечный покой,
И бессмертен, как мы, ты сольёшься с огромной рекой».
2002.21
Расставание
В наш век чудес, в наш столь чудесный век,
Когда наук суждения весомы,
Под микроскопом виден человек,
Весь, целиком – но в форме хромосомы.
Причудливое дерево семьи
Раскручивает листики свои,
Измятые уродливо-жестоко,
Листва растёт без веток, от корней,
Но нет на свете дерева верней,
Поскольку ветви высохли до срока.
И будто жирной точкою в конце,
В когда-то чьём-то муже и отце
Чудовищное зреет подозренье:
Местоименьем тягостным распят,
Я не увижу собственных внучат –
А это то, за что бы отдал зренье.
2000.22
* * *
Из повседневной круговерти
Суровый вынеся урок,
Я не пройду долиной смерти,
Откуда нет других дорог.
Так почему ж, судьбы капризней,
Чью нить, как петлю, хмуро вью,
Я не иду дорогой жизни,
А только медлю на краю?..
2000.23
* * *
А.Р.
На каком вираже обрывается сказка, спроси,
Где последний укол, отсекающий дали земные?
Не работать уже переводчиком мне на Руси,
Бог меня перевёл, Бог меня перевёл в запасные.
Нам ни зависть, ни злость красным цветом не залили глаз,
Но у самого дна вдруг рванут удивлённые кони:
Отчего не сбылось то, о чём толковали не раз
За стаканом вина на тогда ещё тёплом балконе?
Ни двора, ни кола, заржавели в карманах ключи,
Чуть сверкнёт бирюза – и опять заволнуется море,
Жизнь ещё не прошла, но уже приезжали врачи,
Поднимали глаза и трясли головой в коридоре.
Обладатель секир, чьих не ведаешь помыслов ты,
В одиночной судьбе не свершил долгожданного чуда,
На потерянный мир он сурово глядит с высоты –
Он кивнул бы тебе, да не всё разглядится оттуда.
2002.24