С признательностью Н.Я за идею
составить цикл и за редактирование,
Борис Рубежов 02.11.09.
Вместо эпиграфа:
Из цикла, который
вряд ли будет написан
Не отвести когда-нибудь беды,
Но понимаю, в будущее глядя:
Останутся тревожные следы,
Доверенные тоненькой тетради.
Я твой слуга, История, и сын,
Мой каждый шаг в огне твоём сгорает.
Как сердце, остановятся часы,
Но Время, как и жизнь, не умирает.
1979.
______________________
* * *
В горизонт упирая озлобленный взгляд
И за пояс зазубренный пряча топор,
Ты сказал: «Человек, он всегда виноват,
От Адама и Каина – и до сих пор.»
И предсмертные тени легли на траву,
И тогда из последних ответил я сил:
«Это ты виноват, потому что убил,
Ну а я виноват только тем, что живу.»
1990.1
Воспоминание о девяностых
Аргамак мой только бодрей от ран,
Стук копыт возвестит беду,
И вовсю натирает бока колчан,
Рвётся перевязь на ходу.
Но сегодня, хоть зла не окончен сев,
И хоть яда полна сума,
Я не стану тратить на вас свой гнев
И не трону ваши дома.
Ваших пыльных голов не коснётся зной
И не сгинете вы во мгле,
Потому что вам выпало жить со мной
В эти дни на одной земле.
1990.2
* * *
Как меняется время – угнаться ли нам?
Не достанет ни красок, ни слов.
И реформы, что мало опасны деньгам,
Глубочайших коснутся основ.
Хлеба, зрелищ, виновников! – публика ждёт,
Нас, непрошенных, гонят взашей.
Так спасибо тебе, необузданный сброд,
Что не тронул моих чертежей!
1990.3
* * *
Жизнь по зимнему времени –
Как под гору тропа,
Из какого я племени,
Скоро вспомнит толпа.
Перед тьмой, наступающей
Редким проблескам вслед,
Трудно верить пока ещё
В неизбежный рассвет.
24.11.91.4
Стихи для архива
Вряд ли что-то поможет
Этой дикой и бедной стране,
Пусть уедет, кто сможет,
Мы здесь будем в особой цене.
И в заботе о детях,
И за жён испытавшие страх,
На вторых и на третьих
Подвизаться мы будем ролях.
Пробудить человека
В каждой сволочи вряд ли вольны
Мы, заложники века,
У которого нет тишины.
1990.5
* * *
Закрыла солнце тень. Тарелок полон свод
Небесный. А земной – бурлит, клокочет страшно,
Я вышел в этот день на много лет вперёд
И оглянулся вниз, сюда, в позавчерашний.
А там цвели сады, стоял прекрасный май,
Разруха и нужда с земного скрылись лика,
И крикнул я себе тогда: Не отступай!
Всё будет хорошо! – Но не услышал крика.
13.07.90.6
* * *
За углом догорает пустая сберкасса,
Испуская сиреневый свет.
Я стою на краю комендантского часа,
А троллейбуса всё ещё нет.
Как тревожно вокруг! Нахлобучены крыши
На дома, переулки, лотки,
И слетаются вдруг, как летучие мыши,
Слухи, сплетни и правды клочки.
Полстолетья и более – сколько коросты!
И невинные платят сполна.
Я иду переулками. Год девяностый.
Над планетою та же луна.
09.06. – 10.08.90.7
* * *
Башмаками по лестнице грохоча,
В предрассветную выйду тьму,
Запер дверь на один поворот ключа –
Что искать у меня в дому?
Для дорог предугаданных сбылся срок.
Манит вдаль меня, гонит прочь,
Я на Запад отправлюсь и на Восток
И создам себе день и ночь.
И на краешке утренней ли зари,
Предзакатного ли огня
Выгнут шеи жирафами фонари,
Чтоб в упор разглядеть меня.
Дальше – реки, деревья, луга, поля
Да домишек на склонах гроздь,
Ты вовек необъятна, моя земля,
Я иду по тебе, как гость.
Никогда в рукава от чужих щедрот
Не пихавший объедков лом,
Что оставлю в запасе на чёрный год
Я, чужак за любым столом?..
Возвращаюсь нескоро. Деревьев скрип
Там, где травы калечит зной.
И смеются старухи: Здорово, Рип!*
Всё, как прежде, лишь ты – другой.
________
* – Рип Ван Винкль. Ирвинг Вашингтон.
16.08.90.8
* * *
Затаиваясь на разъездах
У светофоров, красным манящих,
И теша зеленью в окне,
Мой поезд мечется в надежде
Спокойное найти пристанище
В моей истерзанной стране.
Под стук колёс неумолимый
Я тороплю судьбу неспешную,
А та по каплям мне цедит:
Вот здесь, как звери, люты зимы,
Вот там – дожди да грязь кромешная,
Вот рай земной, да весь забит!
Мой тридцать третий, самый скорый,
Так и не стал площадкой взлётною,
Хоть далеко тогда увёз,
И дым, как порох, въелся в поры,
И рельсы лентой пулемётною
Проскакивают у колёс.
Во всех углах отчизны милой,
В полях, плугами развороченных,
В степях, где реки сушит зной,
Я видел тихие могилы,
Кресты и звёзды на обочинах
Да крыши с аистом порой.
Как померещилось такое,
Что есть убежище заветное,
Чтоб в нём укрыться без следа?!
Я возвращаюсь – нет покоя
Земле, где все надежды тщетные
Расстреливают поезда.
07.09. – 29.09.90.9
* * *
Жизнь длинна, как долгий век Иакова,
И полна чудес, тревог и слёз,
Трёх любимых звали одинаково,
И любил я каждую всерьёз.
В бешеных страстей не верил бредни я,
Жил, как все, возделывая сад,
Но когда мне встретилась последняя,
То она навек сломала ряд.
Где мои Египты? Сколько стона вам
Выпало – лишь память растревожь,
Я не стал любимцем фараоновым
Да и не возвысился, но всё ж,
Как к сосцам коров священных вымени,
Близким, как отеческий завет,
Припаду к единственному имени,
Что меня сжигало столько лет.
14 – 19.10.90.10
* * *
Праздник кончился. Вытекло время,
И уборщица в фартуке рваном
По местам раздвигает столы,
Вы же, дети мои и деревья,
Многословьем рождённые странным,
Так же дороги мне и милы.
В этом мире, неверном, как шлюха,
Не прибавится крепости духа
Из-за грохота чёрных сапог
Новоявленных «фобов» и «филов»
Так мучительно всё и постыло,
Что никто б уберечься не смог.
И поэтому – песня знакома –
До сих пор я не выстроил дома
И сынка не родил удальца,
Только дочери рвут, как холстину,
Заунывную эту картину –
Значит, жизни не будет конца...
1991.11
* * *
Вперегонки со стрелкою секундной,
Минутную почти не замечая
И часовую гордо обходя,
Я так стремился вырваться из будней,
Что вместо моря, воздуха и чаек
Хватило б мне и капельки дождя.
Одна беда – хоть петь умею складно,
Всё что-то с математикой неладно,
Хоть каждая подсчитана строка –
Не торопясь безмолвию сдаваться,
Лелея неизменные семнадцать,
Я как-то вдруг дожил до сорока.
И признаки грядущего склероза
Напоминают: времени немного,
И нечего на зеркало пенять,
И горло мне захлёстывает проза,
Крутая, точно горная дорога,
И не даёт как следует дышать.
И пусть наш мир едва ли станет лучше
От новых слов – нам их всё так же мало,
Когда бредём, преследуя во мгле,
Немеркнущей надежды хрупкий лучик
Из пьесы с недописанным финалом,
Которую играем на земле...
1991.12
* * *
Далёких звёзд пылинки ночь вспороли,
Всё легче сон, и память всё острей,
Отодвигаясь на вторые роли,
В холодный мир выводим дочерей.
И объяснить сумеем им едва ли,
Когда пожаров дым со всех сторон,
Что времена опаснее бывали,
Но не было печальнее времён.
И ветра шум не заглушает вздоха,
И разрывая полог голубой,
Стучится в дверь жестокая эпоха.
Не закрывайся. Это за тобой.
1991.13
* * *
Уходим в эту глубь, где так шаги легки,
(Что ж, память, весели, пока не крикнул кочет)
Туда, где нам за рупь чинили
И за трояк везли, куда душа захочет,
Где старый Бас, хитёр, помятый пряча вид,
В отце искал родню, вздыхая перегаром:
– Послушайте, синьор, скажу вам как аид
Аиду – я чиню для вас почти задаром…
Светило нам сквозь тьму болгарское вино,
Девчонки шли к реке, боясь малейшей тени,
Запястью твоему, казалось, всё равно –
Лежать в моей руке – иль просто на колене.
Но всё теперь в былом, и копятся счета
За всё, что на земле мы брали и не брали,
За то, что босиком идёт твоя мечта
По снегу и стерне – и выживет едва ли,
За то, что милых уст привычное тепло
Вдруг перестало быть единственно желанным,
И догорает куст, и падает весло,
И поздно уходить к земле обетованной,
И шляпой без полей закрывшись от дождя,
В котомке за спиной – накопленные годы,
Сутулый Моисей по улице вождя
Бредёт – и люд земной расходится, как воды...
1992.14
Третий сонет
На полпути стою под виадуком,
Грохочут рельсы, шпалы гнутся луком,
И целит в темя тяжкая стрела,
Но слышу я за грохотом и звоном
Шуршанье трав, метелей свист бессонный,
Негромкий плеск Харонова весла.
Но мне ль печаль в себе лелеять эту?
Ведь я ему не медную монету
Во рту, что горечь чувствует едва –
Несу включённый в стоимость билета
Багаж провинциального поэта –
Заветные сладчайшие слова.
И он меня, заслушавшись средь волн,
Забудет посадить в рогожный чёлн.
1992.15
* * *
Я брожу по свету дни и годы,
В памяти держа:
Зонтик не спасёт от непогоды,
Галстук – от ножа,
И когда стучится кто-то в двери,
Просит обогреть,
Первое движенье – не поверить,
После – пожалеть.
Но безмолвны улицы пустые,
Площади – в огне,
Вы, мои попутчики земные,
Выйдите ко мне!
1992.16
Вальс отчаяния
Из этого города вам невозможно уехать:
Заборы крепки, и не ходит трамвай за границу,
В домах вечерами звучит граммофонное эхо–
Придётся остаться, смириться, привыкнуть, прижиться.
Майорская дочка сыграла бы вам на рояле,
Сиреневый куст ароматной осыпал росою,
Мы вас поселили бы в самом удобном квартале –
Но всё ж в этом городе вам оставаться не стоит:
Ночами тарантулы ползают в тёмных подъездах,
А утром труба над бетоном армейского плаца
Устало кричит, как поморник над водною бездной –
И вам в этом городе просто нельзя оставаться.
Я вас провожу до ворот с непонятным узором,
И там, за кладбищенской толстой кирпичной стеною,
Вы сможете лечь и направленным к Господу взором
Спокойствие звёзд созерцать в темноте над собою.
1992.17
* * *
Эккл., 12,4.
--------------
Какой тяжёлый, страшный век!
Как ночь вокруг глуха!
Я встал, как должен человек,
По крику петуха.
Я жил, как мог, творя добро
И помня Божий страх,
Моей цепочки серебро
Теперь истёрлось в прах,
И голос, слышимый с трудом,
Достигнет вас едва,
Но собираясь в вечный дом,
Скажу свои слова.
1992.18
* * *
Быт: 32.28.
------------
От дивных пирамид
До Севера, где зреет
Лишь айсберг, и, созрев,
Отчаливает вдаль,
Бумага не горит,
Она подолгу тлеет,
Потом, окаменев,
Спекается в скрижаль.
Настольной лампы свет
Ложится кругом белым
Над тысячей столов,
Доносов и клевет,
Мерещится сонет
Словам окаменелым,
Но песен и стихов
Засыпан пеплом след.
Пускай в мою зарю
Чужое солнце светит,
И высохли давно
Чернила на листе,
Я снова говорю
С тобою на рассвете
О Том, с Кем человек
Боролся в темноте.
1992.19
* * *
Апок. 2,4.
----------
Вся жизнь пошла помимо всяких правил
С того недобропамятного дня:
Я первую любовь свою оставил,
Она же не оставила меня.
И до сих пор, пока багряным зверем
В моё окно жестокий рвётся век,
Оплакиваю горькую потерю
И каюсь, как последний человек.
1992.20
Стансы о политике
(Наблюдал, как перекрашивают стенд
в цвета нового Государственного флага)
--------
Всё те же скверы отданы влюблённым,
Где горький дым.
Ещё не стало красное зелёным
И голубым.
Как воздуха, спрессованного плоско
До белизны,
Земля и небо белою полоской
Разделены.
Что ждёт теперь, которого прибоя
Приходит срок?
Опять какой-то новою зарёю
Горит Восток.
Ещё немного, кажется, и с нами
Случится всё – и боль взорвёт виски,
Мы ловим жизнь разинутыми ртами,
А Бог устало рвёт черновики.
21.02. – 07.06.92.21
Баллада о Ветхом Завете
Всем, что есть, я обязан лишь этой земле,
В ней выдерживал зной и мороз,
Кто ж там новый огонь раздувает в золе?
Почему вдруг со мною всерьёз
О великой отчизне судьба говорит,
Что святой собирает народ?
Не учился я жизни по книге Левит
И не знал, что такое Исход.
Пусть вовек не колеблется слава ея,
Только мы непричастные к ней,
Невозможно вернуться к корням Бытия
Нам, не видевшим этих корней.
В старый мех не вольешь молодое вино,
Не губя благодати земной,
И из Чисел осталось мне только одно -
Я да дети, да мама с женой.
09 – 10.06.92.22
Баллада о длинноруких
Мускулистый кидала гоняет блох,
Нечисть подлая правит бал…
Жизнь, ты снова застала меня врасплох,
Я опять от тебя отстал.
Ты рвала меня заживо и – «Скорей, –
Говорила – вперёд иди!»,
Я на плечи сажал себе дочерей,
Босоножки прижав к груди.
И хотя ничего, кроме нитки бус,
Им не требуется пока,
Всё труднее удерживать этот груз,
И порою дрожит рука.
Не жалевший убогому пятака,
Знавший сумерки, свет и тьму,
Научился я многому, но пока
К счастью, многого не пойму.
Тёплым хлевом обласкан, как Божий сын,
Нет забывший добро Твоё,
Только в левом кармане ношу часы,
Не желая кормить ворьё.
Неужели опять разлетится в дым
Всё, что нажил мой горький век?
И за черепом снова придёт своим*
Волосатый нечеловек?
И какого ещё вам желать конца,
Недоумки любых пород,
Если детям придётся скрывать отца,
Не забывшего свой народ?
К новой полночи клонится день, зловещ,
И его не укатишь вспять…
Я закончу когда-нибудь эту вещь,
Если будет, кому читать.
___________
* – Юрий Домбровский.
Обезьяна приходит за своим черепом.
12.10.92.23
* * *
За слепой занавеской бездарный собачий лай,
Через час запоют петухи, я–то знаю точно,
Перетянута леской, гитара моя, давай
Наколдуем стихи, чтоб не слышать гостей полночных!
Разлетается к ночи всё то, что держало чуть,
Что скопил неуклюже, но вовсе не против правил,
Я не мог этой ночью заставить себя заснуть,
Это к лучшему – хуже, когда б я себя заставил.
Догорает звезда – на неё не хватило дров,
Приближаю свечу то к глазам, то к ланитам впалым,
Я не пил никогда из отеческих черепов*,
И отнюдь не хочу становиться чужим бокалом.
Разделяемый всеми исхода печальный пыл,
Калидонские рощи тебя провожают взглядом**,
Приближается время потери родных могил,
Или, может быть, проще улечься с родными рядом?
Как бы ни было плохо – печали порой стряхнёшь,
Лечит душу и тело коней легкокрылых стая,
Выползает эпоха из толщи змеиных кож,
Но смотри – заблестела под ней чешуя другая…
___________
* – «Я пил из черепа отца». Ю. Кузнецов.
** – Мелеагр. Разн ист.
16.06. – 14.08.92.24
* * *
Что нас ждёт – деревенская слякоть
Да распутица. Пьянки да мат.
Дипломаты уходят на Запад,
Я, наверно, плохой дипломат.
Нас судьбы беспощадное око
Провожает прицела верней,
И друзья уезжают далёко,
А приятели – дальше друзей.
И, слепой подчиняясь природе,
Чьи закаты всё так же горят,
Я копаюсь в своём огороде,
Не рискуя закладывать сад.
15.08.92.25
* * *
За нелёгкое время расплату
Всё труднее выдерживать мне:
Я таскаю ручную гранату
На потрёпанном брючном ремне.
Эта тяжесть её сволочная
Отвлекает от горьких обид,
И она совершенно ручная –
Не взрывается и не гремит.
И прохожим устал терпеливо
Я твердить, что не стоит со мной
Опасаться случайного взрыва –
Я и сам совершенно ручной.
Авг. 1992.26
* * *
Качаясь в унавоженном ковчеге
Средь парных тварей, птицы и зверья,
Я сожалел о прошлогоднем снеге,
В котором юность таяла моя.
Всю жизнь маячат тени за спиною,
Мы – дети искалеченных войною,
Им изменили разум, дух и плоть,
И, чуть согрев под тёплою полою,
Опять холодной сделаться золою
Безжалостно торопит нас Господь.
В Его руке – планеты, звёзды, тучи,
Подхлёстнутый кнутом Его могучим,
Волчок Земли вращается быстрей,
Но, сколько б ни потребовалось платы,
Нам надо избежать шестой палаты
И на ноги поставить дочерей.
Так неужели всё – пустая трата
И я напрасно к палубе спешил?
Устал корабль. Доплыть до Арарата
На это раз едва ль достанет сил.
02.09.92.27
Сонет разочарования
Какая им мерещится свобода,
Иная жизнь и новые друзья?
Остатки разорённого народа
Переезжают в тёплые края.
А здесь, в недобром холоде суровом,
Расчищена забытая тропа
И злобою отравленному слову
Внимает возмущённая толпа.
И будто ржа на площади зелёной,
Коричневые строятся колонны
А где-то печи новые горят…
Фашизм неистребим. В двадцатом веке
Всё так же неизменно в человеке,
Как это было много лет назад.
_________
Материалы,
(Один из десятков,имеющихся у автора):
Газета «Правда» 10 – 25
17 – 18 VI 93. публикация о ритуальном
якобы убийстве – и опровержение!
Май 1993.28
* * *
Удивительно, кто их сживает со света
Иль низвергнуть грозится во тьму?
Надоела крикливая публика эта,
И нетрудно понять, почему.
Рано утром они – разразил бы их гром! –
Выставляют на улице хлам для продажи
И сидят вокруг хлама кружком,
Как менялы, занявшие храм, или даже
Моряки, стерегущие ром.
Жить им здесь – или, спрятав под кипою темя,
На краю Средиземной воды
Коротать отведённое Господом время
Там, где вовсе они не жиды?
И какой ещё осени ждать на Руси
После жаркого лета?
– Что-нибудь, брат Иосиф, полегче спроси,
Я не знаю ответа.
1993.29
* * *
Колючек горький сок питал беззубых внуков,
И песня над шатром унылая лилась,
Им диктовал песок сумятицу из звуков,
Которые потом в одну сплетались вязь.
А где-то далеко, в совсем ином народе,
Куда на тыще крыл не двинет караван,
Кирилл шагал легко, и книгу нёс Мефодий,
И буквы выводил курчавый мальчуган.
Но сколько ни лови – как зверь породы редкой,
Манящее, как грех, как яблоко само,
Оставили мои бесчисленные предки
Диковиннее всех квадратное письмо.
1993.30
* * *
По материалам газет
--------------------
Залегли в зелёной роще пулемётные расчёты,
В деревнях кричит скотина, ни травинки в поле нет,
Всё охотнее и проще мы друг с другом сводим счёты,
И везде одна картина, и кругом один сюжет:
«Мы прошли огонь и воду, но подпортили породу..
Поминая полным ходом предков, родину и мать,
Только нашему народу завоюем мы свободу,
А не нашему народу век свободы не видать!»
«Их язык убог и скуден, наш – богат, велик и чуден,
Наш король Седьмой Хламудий мудро вывел нас из тьмы:
Мы – халва на Божьем блюде, а они – совсем не люди,
Потому что, если люди, почему они – не мы?»
«На заброшенном погосте наших предков тлеют кости,
А совсем не ваших кости, здесь их не было и нет!
Разве вам при вашем росте на таком лежать погосте?
Заливать вы лучше бросьте – всё равно всё это бред.»
«Это было, – нам сказали, – очень просто: вы бежали,
Вас враги прижали туго к нашим дальним рубежам,
Вы земли у нас просили, мы вам дали – и забыли,
Триста лет вы шли за плугом, а сегодня – наше вам...»
О сородичах радея, вспомню бедного еврея,
Странный времени обломок, что имел повсюду дом,
И глядит на нас, жалея, из эпохи Водолея
Неулыбчивый потомок с деревянным топором...
______________
Спор о могилах – из газет.
1993.31
* * *
В этом городе у меня нет знакомых и нет угла,
И немало ещё шагать в темноте без огня и гида,
И никто не зажжёт огня и не скажет, ты тут была,
Я оглядываюсь опять – и теряю тебя из вида.
«Где-то здесь она, – говорят, – солнце встало под птичий гам,
И касанье её шагов помнит, радуясь, каждый камень...»
Я зашёл во фруктовый ряд, но не встретил её и там,
Я спросил продавца цветов – тот печально развёл руками.
И прохожий сказал: «Чудак, зря ты носишь пустую клеть,
Лёгкой тенью она скользит, шаг – и не было будто девы.»
– Если это и вправду так, значит, незачем штопать сеть,
Не удержат её вблизи жалкой флейты моей напевы.
Океана живой эфир глушит Стикса протяжный стон,
Но чем снова носить в груди безнадёжности злое зелье,
Лучше я оглянусь на мир – и пускай исчезает он!
Только ты меня проводи до последнего подземелья.
1993.32
* * *
Голубятник на улице Мира!
Голубятня твоя, точно лира,
Перетянута струнами сплошь,
Старики твои и новосёлы
Самой лучшей летательной школы,
И свистишь ты им, будто поёшь.
Поднимаешь ты вверх, точно флаги,
Непонятные тряпки, бумаги,
Даже, кажется, банки с водой,
И на них из ближайшей округи
Прилетают друзья и подруги –
Вон несётся один молодой!
И когда наградят меня власти
Переменою места и счастья*,
И в другие отправят края,
Или будет без этого скверно,
Пролетит надо мною, наверно,
Голубиная стая твоя.
__________
* – «Перемена места – перемена счастья»,
Шолом-Алейхем.
28.03.94.33
* * *
Все мужчины и женщины созданы Богом
Одинаково. Разница только в деталях,
Над которыми стоит шутить,
Но не хочется. Лучше пройдёмся немного,
Обозрим всё, что было, и дальние дали –
Сколько взгляду дано охватить.
Да, в старухе едва угадаешь девичье,
Города постепенно меняют обличье,
Всё, что дорого, сходит на нет,
Только ты – неизменна, мила и желанна
И загадочна, точно слова Иоанна,
Что спешили к нам тысячу лет.
Я б собрал все долги твои и прегрешенья,
Я бы стал неизменным козлом отпущенья,
Что из Библии пялит рога,
Ведь ловчишь – не ловчишь, через пару десятков
Жизнь покажется лишь остановкою краткой
После прежней, что так дорога.
Я пишу это тем, кто признается смело,
Что с таким состоянием духа и тела
Каждой клеточкой близко знаком,
Впрочем, здесь мы cлегка отклонились от темы –
Вот такие пока накопились проблемы,
Выражаясь простым языком.
1994.34
* * *
Кто сказал, что поэзия – это
Воплощение мысли поэта,
Ошибается, вот тебе крест,
Он фырчит, как глухарь под сосною,
Ничего у него за душою,
Не работает он и не ест.
Вы не верьте – он паркам не пара,*
У него надувная гитара
И на лире – кривая струна,
Задыхается, квохчет, лопочет,
Смеха нашего слышать не хочет,
Так бывало во все времена.
И лишь тот, кто, как взвод через Вислу,
Продерётся к заветному смыслу
Или просто поверит в него,
Обретёт – впрочем, это детали,
Мы такого пока не встречали,
Если встретим – расскажем, чего…
_________________
Примечание:
* парки – богини судьбы.
1994.35
* * *
В это жуткое лето в подвалах кипит вода,
Льды столетние тают, слепым исцеляя очи,
Надо мной до рассвета устало горит звезда.
Только рано светает, и поздно приходят ночи.
Жизнь потрогает лапой, отпустит: «Иди жирей!»,
А удача опять безобразные корчит рожи,
Тёплый облик растяпы прилипает, как редкий клей,
И потом отрывать получается только с кожей.
И эпохе не веря, не ведая ей цены,
Обойдя пьедестал с малой частью воды и суши,
Поднимаюсь на зверя с наветренной стороны,
Потому что устал пригибаться и прятать уши.
Изготовившись к бою с когортами зла и тьмы,
Только воздух ловлю да мелькание черни гадкой,
Хорошо, что с тобою пока успеваем мы,
Не решаясь «Люблю», просто «Здравствуй» шепнуть украдкой.
07.06. – 01.07.94.36
* * *
Снова в небе прохудилось решето –
Дождь такой, что хоть прощайся с белым светом,
Я люблю Вас, не рассчитывая, что
Вы когда-нибудь узнаете об этом.
А когда, играя сорванным листом,
Загуляет по земле мороз жестокий,
Я пишу Вам и не думаю о том,
Что навряд ли Вы прочтёте эти строки.
Каждый раз мои желания скромны:
Когда чёрные покажутся аллеи,
Хорошо бы нам добраться до весны:
Вы бываете весной ещё милее.
Как к запястью приласкается браслет,
Замыкается кольцо на древе кротком,
Я живу без Вас, представьте, столько лет,
Что и лето мне покажется коротким.
1994.37
* * *
В своём Нью-Йорке, Лондоне, Париже,
Каттакургане иль под Ферганою,
Куда б ни завела меня стезя,
Всё реже я вас слышу или вижу,
Мои русоволосые порою,
А чаще черноглазые друзья.
И я гляжу на лица или плечи
В какой-то неожиданой тревоге,
Как будто получить спешу ответ:
Кто он, носитель этой русской речи?
Нечаянный попутчик быстроногий
Иль пощажённый временем сосед?
Да будешь ты вовек благословенна,
Земля, где человек не знает плена
И безъязычья тягостных оков.
Но вдесятеро мне милей другая,
Где жизнь, точно симфония литая,
Звучит многоголосьем голосов.
02.06. – 06.07.94.38
* * *
В мелких лавчонках дают сторублёвками сдачу,
И впереди, как ни пялься, не видно ни зги,
То ль заработаю деньги и сразу потрачу,
То ли растрачу и запросто влезу в долги.
Прячусь за шторой на крае индейского лета,
Мне не успел надоесть твой сиреневый свет,
Жизнь, от которой навряд ли дождёшься ответа
Или совета – да нужен он, этот совет!..
Пара зеркал. Это в ней отражается сразу
Бренная плоть, не забывшая времени счёт,
Где-то читал я до боли знакомую фразу:
Всё же Господь не по силам креста не даёт.
И раздаря всё, что стало привычно и мило,
Пешим иль конным отправлюсь до времени прочь,
Плотники зря до поры поднимают стропила:
Как далеко она, наша последняя ночь!
Мне всё равно, что достанется в этой юдоли –
Тёплый овин иль пустой и холодный дворец.
Хлеб и вино ждут лозою и семенем в поле.
Я Тебе сын. Жаль, что Ты мне пока не отец.
1994.39
Капля
Был мороз беспощаден и колок,
Но когда всё же стаяли льды,
Я увидел блестящий осколок
Удивительно чистой воды.
И она, без дыханья и тела,
Обходя вороньё и зверей,
Надо мною всё время летела
Неизменною тенью моей.
Эта капля – последняя малость,
В ней скопилось, как в музыке гуд,
Всё, что здесь у меня оставалось,
Всё, что там у меня отберут.
И когда мне прощальные трубы
Бросят под ноги пламя и дым,
Омочу пересохшие губы
В том, что было и будет моим.
1994.40
* * *
Н.С.
На исходе последние годы
Той эпохи, что ради свободы
Из костей наших вытравит страх,
Но средь грохота, лязга и визга
Только птицы, летящие низко,
Видят радужки в наших глазах.
Я надеюсь, в грядущее Оно,
Что шагает сюда неуклонно,
Ты не спутаешь с музыкой шум,
Когда я, без движенья и стона,
Буду сух, как чеснок фараона,
Как дыханье царицы Хашум.
1994.41
* * *
Дан: 12,2-3
Склоняемся к чуду, прекраснее Баха и Верди,
Последней рубахи не жаль за библейскую высь:
Разумные будут сиять, как светила на тверди,
И спящие в страхе пробудятся в вечную жизнь.
Пройду среди гумен в одежде нисколько не белой,
Я часто беспечно воды не жалел и огня,
Я был неразумен с любовью своей неумелой,
Которая вечно сияет теперь без меня.
И каждому мигу молюсь, как в последние годы,
И чаще глазами приветствую хлеб и вино,
Записано в книгу, что с северным будет народом,
А что будет с нами – отмечено в сердце давно.
1994.42
* * *
Каждое ничтожное мгновенье –
Как секундомера жадный взгляд:
Прошлое отбрасывает тени,
Будущее пятится назад.
Чтоб попасть в просвет маняще-жуткий,
Роковой не трогая черты,
Я шагаю в узком промежутке
Меж двумя крылами темноты.
Так и не усвоивший науку
Отвергать отчаяния дрожь,
Я к тебе протягиваю руку,
До которой ты не достаёшь.
1994.43
* * *
Всё стало вдруг бессмысленно и мелко,
Когда однажды много лет назад
Я начал сознавать, как быстро стрелка
Потёртый обегает циферблат.
Я жил и понимал: добра не будет,
Вокруг – непримиримые миры,
В них муравьями двигаются люди,
Скрипят колёса, катятся шары.
Как тяжко жить в своей скорлупке бренной
И убеждаться каждый день и час:
Мы – только пыль безжалостной Вселенной,
Ей дела нет и не было до нас.
Мне этот приговор не в утешенье:
Когда-нибудь в отчаянье стыда
Сдержу на миг жестокое вращенье –
И сердце остановится тогда.
1994.44
* * *
Хватит испытывать время и судьбы
Жаром, железом и бременем лет!
Не доплыву я, пора повернуть бы –
Только и сзади уж берега нет.
1994.45
* * *
Вот смотри – я гляжу на часы,
Вот гляди – я сижу у стола,
Сумасшедшего времени сын,
Никакого не сделавший зла.
Исковеркали слово и суть
Славой громкою или хулой,
Облик в зеркале срезан по грудь
Пёстрой кромкою, будто пилой.
И глаза поднимаю, когда,
Уловившая тяжесть земли,
Увлечённая ею звезда
Пролетает – и гаснет вдали.
1994.46
* * *
Где прекрасные светятся дали,
Не люблю я случайной толпы,
И без радости и без печали
В новый век направляю стопы.
И не чувствуя проку иного
Там, где всё безнадёжно пока,
Начинаю косить под больного
Или – запросто – под дурака.
Как слепой, что пытается тщетно
Вспомнить молодость, солнце, траву,
Забываю, что жизнь беспросветна,
И поэтому только живу.
1994.47
* * *
Глянь, из какой занесло преисподней
Этот нечаянный ветер сегодня –
Рано мне холода вечного ждать,
Сытый голодного не разумеет,
Сытый постится, голодный толстеет –
Пухнет от голода, проще сказать.
Новых друзей не бывает в продаже –
Стало прислушаться некому даже
К нашим лукавым и дерзким речам,
Тускло осенние светятся лужи,
Снится всё меньше и спится всё хуже –
Значит, свободнее ты по ночам!
Свету и воле не сыщешь замены –
Не оттого ли, заборы и стены
Силой невидимой разворошив,
Неощутимый для рук или глаза,
Чистый, как ангела кроткая фраза,
Вдруг незнакомый приснился мотив.
Скудная пища для разной скотины,
Строю жилище, как гору с вершины –
И зависаю на полу-, на под-,
Клонит всё ближе нас время сурово,
Вся-то недвижимость – имя да слово,
Это, наверное, не подведёт!
Жизнь моя, кузница шпор для Пегаса,
Прошлое сузится до получаса
Или до мига, где столько сбылось,
Жаль, не успел свою птицу поймать я,
Видно, продуло меня на закате –
Может быть, с этого всё началось…
1994.48
* * *
Каждое ничтожное мгновенье –
Как секундомера жадный взгляд:
Прошлое отбрасывает тени,
Будущее пятится назад.
Чтоб попасть в просвет маняще-жуткий,
Роковой не трогая черты,
Я шагаю в узком промежутке
Меж двумя крылами темноты.
Так и не усвоивший науку
Отвергать отчаяния дрожь,
Я к тебе протягиваю руку,
До которой ты не достаёшь.
1994.49
* * *
Как пацанами резвились на речке
Помню. И падали дружно в траву.
Где ж они, милые те человечки?
Все разъезжается, точно по шву.
Древнего племени мрачные лица
Смотрят упорно на старый вокзал.
Сколько же времени это продлится?
Что ж ты нам, классик, о том не сказал?
Дядя Исаак или бабушка Хава –
Сколько имен – и какая родня!
Я б никогда не оставил их, право –
Это они оставляют меня!
Мы своих вычурных танцев не пляшем
И на других языках говорим,
Я не считал себя именно вашим –
И ни минуты вам не был чужим.
Как забытье мирового злодейства,
Вместо земли, где не падает снег,
В дочках мое растворится еврейство,
С кровью славянской смешавшись навек.
1995.50
* * *
Бывают дни, когда, к несчастью,
Позорным кажется покой:
Душа, охваченная страстью,
Не знает меры никакой.
Не слыша разума резонов,
Что ей напрасно суждены,
Она смешна. Ёе законов
Нельзя познать со стороны.
И чувство тяжкого обмана,
Где бурно рушатся миры,
Я испытал довольно рано
И не забыл до сей поры.
1995.51
Ночной экспромт
Задыхаясь на жарком ветру,
Что вихры мои треплет, играя,
Так пишу, будто завтра умру –
Или так, будто умер вчера я.
Паутине подобен слегка
Этот почерк, что вы мне простите,
И глаза, будто два челнока,
Вьют и вьют свои длинные нити.
Шестиграннее солнечных сот
И острее, чем звёзды Давида –
Ничего-то в неё не падёт,
И висит она больше для вида.
Я бы в рай согласился и ад,
Если б знал, что, отбросив упрёки,
Не спеша твой внимательный взгляд
Перечёл эти скорбные строки.
1995.52
* * *
Всё чаще застаёт меня в дороге
Один вопрос – открыть его кому?
Как уберечь лицо своё средь многих –
Всё меньше лиц, подобных моему.
Я здесь живу отнюдь не за границей,
Здесь дом и двор, где бегал пацаном,
Но только осень новая случится –
Уходят лица, с коими знаком.
Ах, доживу ль – и вскакиваю сонно,
Когда пустой привидится вокзал,
До той поры, когда бы у перрона
Тебя в толпе безликой отыскал.
И дольше века день тяжёлый длится,
И давит солнце жёрновом на грудь,
Я б так хотел увидеть эти лица,
Но все в пути – и мне пора бы в путь…
1995.53
Письмо жене
Рано мы влезли в долги –
Впору за голову браться,
Не продавай сапоги –
Может, они пригодятся.
Жизнь всё подлее, увы,
Скалится, точно волчица,
Не потеряй головы –
Может, она пригодится.
Рыжая выбилась прядь
Из-под косынки на шею,
Сколько пришлось потерять –
Главным я всё же владею.
1995.54
* * *
На рубеже безжалостного века
Навеки искалечена природа,
Ты нас за это, Господи, прости!
Беременные самки человека
Не требуют особого ухода –
Им часто просто некуда идти.
Где солнца диск желтее абрикоса
На города унылые глядит,
Катаются железные колёса
Едва ль не в каждой высохшей груди.
И будто в ожидании награды,
К четвертованью вовсе не готов,
Живой Пол Пот кивает из засады,
Расталкивая горы черепов.
Но там, где всё, что дорого и тонко,
Крапивою забвенья заросло,
Выходит дочь в короткой рубашонке –
И я опять снесу любое зло.
1997.55
* * *
Я обхожу который год,
Храня унылое величье,
Толпу бормочущих вразброд
Людей, теряющих обличье.
За всё, в чём я не виноват
И в чём навряд виновны сами,
Они меня благодарят
Униженными голосами.
И глядя в уличную тьму,
Я вижу чётче год от года,
Что нет спасенья самому
От нищеты другого рода.
1998.56
* * *
Исх: 3,2.
Когда железный лязгает засов,
Укрыто время панцирем часов,
Но тикают мгновенья в человеке,
И на последнем стоя берегу,
Я всё-таки надеюсь, что смогу
Достойно рассказать об этом веке.
Он весь пропитан горечью потерь:
Невозвратимо канули теперь
Те времена, где щи варили гуще.
Полузабытым классикам не враг,
Впадает диалектика впросак –
В ней каждый шаг стирает предыдущий.
Пылинка на чудовищной горе
Иль пешка в чьей-то мерзостной игре –
Что я тебе, огромная планета?
С терновым разминувшийся кустом,
Не всё ль равно, что ждёт тебя потом –
За тьмою свет иль тьма за краем света.
Наощупь, как слепой, наедине
С мятежной нотой, бьющейся во мне,
Пока её безмолвие не стёрло,
С эпохой дилетантов не дружа,
Я всё иду по лезвию ножа,
Качнусь – и упаду, разрезав горло.
1999.57
* * *
Наши детские годы сегодня вдруг тронут до слёз,
Никакая печаль не могла победить перспективы,
Мы ходили в походы, мы песни учили всерьёз,
Нам грядущая даль голубой представлялась на диво.
За былое держись! Не умеешь – давай пособлю!
Даже самую малость – как гривенник детский в бутылку
Я откладывал жизнь по кусочкам, пока накоплю,
А потом оказалось, что не на что тратить копилку.
На лугу опустелом попутчиков ищет ковыль,
И не наша вина, что согнёт его ветром суровым,
Между словом и делом дистанция в тысячи миль,
Много больше она, чем разрыв между делом и словом.
1999.58
* * *
В тёплой чаще трамвая повсюду толпится народ,
Кучу будущих благ терпеливому всласть обещая,
Чуть к земле отвисают холмы, направляясь вперёд,*
Майских почек разрыв происходит задолго до мая.*
Быть ли ночи хрустальной – вот это я вам не скажу,***
(Но тугое:"Могу!", но могучее:"Дура, не бойся!")
Из-под плисовой тальмы ребёнком глядит сапажу,****
Я ж угрюмо бегу по дороге, что видела Джойса.*****
Самый дикий когда-то опомнился только в тюрьме,******
А другой нам всерьёз голубые оставил надежды,
Опоздали, ребята, мы щели заделать к зиме,
И застал нас мороз, от которого нет спецодежды.
В ироничности колкой таится слуга Ваш покорн...
Вашей свежести всплеск – освежит ли он душу и тело?
Я глотаю иголки, хрустящие, точно попкорн,*******
Излечиться совсем – это, брат, не последнее дело...
________________
Комментарии и примечания:
1 – см. Р.М.Рильке "Жалоба девушки".
2 – см. H.E.Bates. The Darling Buds of May –
лёгкий роман о любви.
3 – TV в те годы о возрождении
фашизма в России.
4 – см. Н.Лесков "Левша".
5 – no comments.
6 – Оскар Wild.
7 – см. мою "Балладу о стекле".
27.01.95.59
187А.834.
* * *
Против ты или за – но косматой судьбы копыто,
Точно воды к ногам, подступает со всех сторон.
Страх имеет глаза, я назвал бы его Бенито*,
Или, может, Володя**, да, впрочем, боюсь имён.
И пристрастье к часам, к уточненью, как отдых нервам,
Под секиры же шею – ну, это ты, брат, шалишь,
Хоть пока они там маршируют, как в тридцать первом,***
Я навряд ли успею с семьёй убежать в Париж.
Кто куста не сожжёт – поспешит ли гасить пожар свой?****
Но зачем же другие – ему ли о них не знать?
Нам история лжёт, хоронясь под личиной фарса,
А потом хороня не желающих подыграть.
Значит, сердце пока не согреется, не оттает,
Там, где холодом веет от звёзд и других планет,
Там, где снова зверьё болтуны собирают в стаи,
Где хватило бы солнца на всех – да не нужен свет…
¬___________
* – Б.Муссолини.
** – В.Ж.
*** – В Италии фашизм начался в 31-м.
**** – «Исход» гл.3
25.01. – 12.03.95.60
* * *
Под аптекою нищий поёт,
Прославляя всевышнего тонко,
Раскупили богатые йод,
Бедным бедным оставив зелёнку.
Ни к чему вам оркестром греметь,
Музыкантам, от холода бледным,
Раскупили богатые медь
И оставили золото бедным.
Разлетелась по городу весть,
Распугавшая прочие вести:
Раскупили богатые честь
И оставили бедных без чести.
Увлечённые – Бог их храни!–
Зовом вечным и словом победным,
Иванова читают они,
Оставляя Платонова бедным.
1995.61
Бирюсинка – 95 или
Тридцать лет спустя
Там, где всюду простирается тайга,
Где Земли всегда обыденно вращенье,
Отсыхает деревянная нога
От нарушенного кровообращенья.
Перепитые с натуги и тоски,
В мощных бицепсах пока, но духом слабы,
Топорами тебя встретят мужики
И приветливо – измученные бабы.
Пусть краса их и брала кого-то в плен,
Пусть о ней воспоминания нетленны –
В этой жизни не бывает перемен,
Кроме главной и последней перемены.
Всюду лица, загорелые, как медь,
И кричат мне с топором наизготовку:
«Уезжай, пока нечаянно медведь
Не продлил тебе у нас командировку!»
Я бы выдержал, но ежели всерьёз –
Тридцать лет – не карусель в ребячьем круге.
Так прощай, непобедимый леспромхоз,
Ангара и Бирюса тебе подруги!
03. – 31.08.95.62
Шестое письмо Иосифу Бродскому
(не публиковалось)
1.Путешествуя в Азии.
Ночуя в чужих домах…
И.Бродский
2.James A.Michener.Caravans.
Corgi Books Ltd.
(Об Афганистане)
--------------------
В этой жуткой дыре, где и жить-то нельзя вообще,
В той, что сходна с тюрьмой, потому что кругом свобода,
Где ещё в январе ты сумеешь ходить в плаще
И питаться хурмой, восполняя нехватку йода?
В здешней тверди не тонут, лишь балуются водой,
Так и бродишь пешком и покусываешь уздечку,
И тебя тут не тронут, но помнят, что ты чужой,
Не назначат горшком, но поставят спокойно в печку.
Воздух осени чудный и узенький серп над ней
Пилит тонкую нить, что завилась строкой Корана,
Путешествовать в Азии трудно. Ещё трудней
В этой Азии жить. Это трудность иного плана.
Окт – дек. 1996.63
Экспромт в духе Франца Кафки
Суетливы, оборванны, лысы –
Как таких только держит земля?
– успевают последние крысы
Убежать с моего корабля.
И, пронзённые звёздами ночи,
Что затылок сверлят до зари,
Мишка с куклою громко хохочут:
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!
15.06.96.64
* * *
Двадцатый век выбрасывает чётки,
Как отщепенец в память о былом,
Я, человек в футляре от чесотки,
Живу, как остальные – напролом.
В пережитом порой бездарно шаря,
Нащупаешь забытую тетрадь,
Не дышится в палящем этом жаре,
Но всё равно приходится дышать.
Там, на стене – последняя гитара,
И к ней, сквозь гневной ненависти сушь,
Я ухожу от вашего кошмара
В свою непробиваемую глушь.
1996.65
Экспромт о XXI веке
Хоть разболтанность мне не по чину,
Я устал соблюдать дисциплину
И держаться за горло рукой –
Мне давно бы пора на покой!
Пусть на мне и железные веки,
Я свободен, как те человеки,
Что с верёвкой идут не спеша,*
Но у них беззаботна душа.
Хау дУ ю ду? – спросит знакомый,
Неподдельным участьем влекомый,
Я отвечу ему ерунду:
Я не дую, я просто иду.
И пока я спешу на прогулку,
Колесо моей мельницы гулкой,
Очень слышное с разных сторон
Истирает железо времён.
Я сошью себе брюки до шеи,
Я кругом накопаю траншеи,
Я подвалы наполню зерном –
Приходите, зароемся в нём!
Укрываясь от низко летящих
Холостых, бронебойных, свистящих,
Под угрюмое: «Всюду жиды!»,**
Мы вступаем в эпоху воды.***
__________
Источники:
* – Роден. Граждане Кале.
** – Генерал Макашов. Февраль 1999г.
*** – XXI век – эпоха Водолея.
http://www.lib-mobile.com/?bn=47852&pn=5
http://www.lib-mobile.com/?bn=47852&pn=5
http://www.mk.ru/blogs/idmk/1998/11/11/mk-daily/3124/
22.05.96.66
* * *
Я, отнюдь не страдавший во имя идей,
(Вот о чём я тебе и толку…)
Не подбрасывал в масло железных гвоздей,
Не подмешивал стёкла в муку.
Только вот и лови его – чтоб детвора
С полусветом не путала тень,
Переброшен из Киева мостик вчера
В наш далёкий сегодняшний день.
Там, где бабушка Фира с тяжёлой косой
На потрёпанном фото в углу,
Где фуражка Якира да Петька босой,
Да наган на холодном полу.
Чья нейтронная бомба оставила след
На усах озверелых вождей
Там, где шпалы и ромбы сходили на нет,
За собой увлекая людей.
И бумаги в комоде, как в почве зерно,
Так у самого края не лги:
Задолжала им родина многое, но
Нам она возвращает долги.
1996.67
Письмо оттуда
(Написанное здесь – теперь уже «там»)
Как вилы по воде – судьба моя писала,
Где я окончу дни – где соль в воде горька,
Подонки есть везде, но здесь их просто мало,
А может быть, они уехали пока.
Спустившись до основ, я расправляю плечи,
Мне близок этот дух, как детству – теплый дом,
Шероховатость слов, гортанность быстрой речи
Не услаждают слух, но музыка в другом:
Я отряхну с колен кедровые столетья,
Сжигая корабли (как долго им пылать!)
Древнее этих стен не водится на свете,
Священнее земли бессмысленно искать.
И не узнает тот, кто встречному любому,
Чей облик я тащу, поклонится, любя –
За этот переход от прошлого к былому
Я каждого прощу, но только не себя.
1998.68
Как давно это было...
(Баллада о трёх мудрецах)
В холод плесень ещё не ползёт по стене,
И в туман не хрипят альвеолы во мне,
И никто с рюкзаком не бредёт по Луне,
И ещё не горел рейхстаг,
Там иду я, увечный, слепой и глухой,
С гордо поднятой птичьей своей головой,
Под псалмом девяностым покуда живой,
Как военный, чеканя шаг.
1999.69
* * *
Приснилось как-то в ночь, зимою,
И пробудился я в тоске:
Заговорила дочь со мною
На незнакомом языке.
И этот сон, сугубо-вещий,
Сулящий муку и разлад,
Меня преследует зловеще
И догоняет невпопад.
Ему, наверно, горя мало,
Он всё расчислил наперёд –
И то, что здесь меня спасало,
И то, что там меня убьёт.
2000.70
* * *
Мы живём в полусне, забывая зачем и куда…
Лишь в ночной тишине голубая восходит звезда,
Этот мраморный свет зародился в эпоху и час,
Когда всё, чего нет, окружало обещанных нас.
Над Россиею дым от лесных человечьих затей.
Где сапожник с портным, эти прадеды наших детей?
Первый Киева близ, под Воронежем где-то второй,
Михаил и Борис, вот я, ваш предпоследний герой.
Только мать да отец расказали б – да где теперь им…
Там, где близок конец, мы невольно к началу спешим,
По огромной стране разбросало большую родню,
И не выйдет ко мне тот, кого справедливо виню,
Тот, в чьей руце весы повергали народы во прах,
Улыбался в усы и держал малышей на руках,
И в кошмарной войне это имя звенело вокруг,
И запомнился мне давний мартовский тяжкий недуг.
Был ли срок отведён – двадцать тысяч без малого дней,
Чтоб сложенье имён заменить извлеченьем корней,
Или кто-то внутри, предваряя заветную дверь,
Говорит: «Посмотри, ты оттуда, где все мы теперь.
Показаться на миг – но зачем тебе новая боль?
Львиный слышался рык над последней из горьких неволь,
Но светильник из тьмы возвестит бесконечный покой,
И бессмертен, как мы, ты сольёшься с огромной рекой».
2002.71
Предсказание
Н.С.
Снова небо ли хмурится, или вдали
От судьбы вдруг судьбу узнаю:
Пролечу я над Турцией выше земли
На последнюю землю свою.
Там холмы, и долины весны розовей,
Там просоленных вод бирюза,
Виноград и маслины глазеют с ветвей,
Точно детские всюду глаза...
С незнакомого берега глядя во тьму,
Бессловесный сидит человек,
И ему никогда не понять почему
Разлучаются люди навек.
Жизнь, как горькая пьяница, тратит, губя,
Всё, что было так дорого ей –
Только сердце останется подле тебя,
Далеко от чудесных морей.
2002.72
22.12.03
N.N.
Я, наконец, признался – не во всём,
И всё же вдруг холодный этот дом
Вдруг потеплел, лишь ты сказала: «Знаю...»
И это был мой самый светлый день
И самый краткий – те, кому не лень,
Пускай на дату глянут, не зевая.
Как неохота ехать – и куда?
Скорей, откуда. Зимняя звезда
Навряд укажет путь – хотя, пожалуй,
Под рождество любой возможен взлёт.
В конце концов, дорога приведёт
Туда, где редок снег, хотя бы талый.
Неужто так горька моя судьба –
Упрямого не видеть больше лба
Над серыми огромными глазами
Хоть изредка? – и хуже нет беды,
Шары Фортуны дьявольски тверды,
Их не смягчить напрасными слезами.
В какую лузу скатимся потом?
Терзаю музу, чёрную лицом,
Ей всё обрыдло в этой канители
Пусть обо мне, что смогут говорят,
Но думаю, что хуже во сто крат,
Коль мы с тобой расстаться б не успели.
Сентиментальность – страшная беда,
Из-за неё сдавали города,
И я сдаю – иль попросту старею
С тех пор, как начал справа ставить свет,
Учась писать, как следует еврею –
Других пока не ведаю примет.
2002.73
* * *
Не тревожа ни первую дочку,
Ни вторую, ни вовсе жену,
Я прошёл это всё в одиночку –
Детство, бедность, любовь и войну.
И грядущему сдавшись на милось,
Говорю: А моя ли вина,
Что сегодня для них повторились
Два последних – любовь и война?
13.10.95.74
Расставание
В наш век чудес, в наш столь чудесный век,
Когда наук суждения весомы,
Под микроскопом виден человек,
Весь, целиком – но в форме хромосомы.
Причудливое дерево семьи
Раскручивает листики свои,
Измятые уродливо-жестоко,
Листва растёт без веток, от корней,
Но нет на свете дерева верней,
Поскольку ветви высохли до срока.
И будто жирной точкою в конце,
В когда-то чьём-то муже и отце
Чудовищное зреет подозреье:
Местоименьем тягостным распят,
Я не увижу собственных внучат –
А это то, за что бы отдал зренье.
2000.75
* * *
Не променяй – пусть друг напрасно ропщет,
Красноречивый пробуя язык,
На дальний край, где все намного проще,
Вот этот ближний, к коему привык.
А если всё ж когда-нибудь придётся,
Не затаи в душе обиду-злость,
Поскольку в ближнем столько остаётся,
Чему в далёком места не нашлось.
2000.76
* * *
Покоряясь судьбе, прошепчу ей : «Твоя взяла».
Но известно ль тебе, как проходят уроки зла?
Пусть их Б-г сохранит, что когда-то сказал: Живи!
Он, последний семит из старейшин моей семьи,
Не считая меня. Я и роюсь в его делах.
После пятого дня он напрасно тревожил прах,
Обозревши предел, что покорно лежит у ног,
Я бы птицей взлетел, только б гадом ползти не смог.
Посему же нальем виноградного в тот бокал,
Где сгорает живьем черноладанный мой закал,
Пусть с отравой любой, ты с усмешкой меня не жди –
Я допью за тобой, потому что горит в груди.
2000.77
* * *
Из повседневной круговерти
Суровый вынеся урок,
Я не пройду долиной смерти,
Откуда нет других дорог.
Так почему ж, судьбы капризней,
Чью нить, как петлю, хмуро вью,
Я не иду дорогой жизни,
А только медлю на краю?..
2000.78
* * *
Терпенье, ум и честь, что нам напрасно снится,
О вас ли мне радеть под радугой тугой?
Акула хочет есть, и на неё сердиться –
Опасней, чем владеть тяжёлой острогой.
Всё то, о чём мечтал отнюдь не ради славы,
Мелькнёт на склоне дней, но снова лжёт судьба,
Двадцатого оскал оставил след кровавый,
Отметины черней позорного столба.
Прости, бумаги гладь, тебя не смог согреть я,
В мешке моём пустом не оказалось дна,
И стоило ли ждать конца тысячелетья,
Чтоб убедиться в том, что тщетны времена…
2000.79
* * *
Над военторговской столовой витает запах ванилина,
Ещё в разгаре самом лето, а с клёнов падает листва,
Вот здесь в своей юбчонке новой шла Огородникова Инна,
И мы восторженно кричали ей вслед обидные слова.
Здесь прежде днём обедал лётчик с аэродрома за оградой,
Назло надменному соседу в тайге вставали города,
Кто здесь бродил поодиночке – ну, что же, так ему и надо!..
Сюда я больше не приеду, мне больше незачем – сюда.
В подъезде лампочка светилась, свечи беспомощней капризней,
Амур стрелял из арбалета, поджав ненужное крыло…
Как хорошо, что всё, что было, осталось в той, минувшей жизни,
Поскольку главное на свете уже тогда произошло.
2001.80
* * *
Сигарета сыра, но зато очень сухо вино,
Может быть, потому никогда я не пью в одиночку,
Мне привыкнуть пора к одиночеству вечному, но
Что-то рвётся в груди, рассекая её оболочку.
Как в посуде железной гремит, надрываясь, ничто,
Слышу крик тишины над немолкнущим будничным ором,
И тогда бесполезно бежать от бумажных листов,
Из последней страны, что моим оживляется взором.
Нам так многое снилось, что накрепко держим в руке
Ускользаюший свет, благодати невидимый берег,
И, сдаваясь на милость своей одичалой строке,
Сквозь сумятицу лет доплываешь до прежних Америк.
Из-под праха земного достану былого излом,
Караваном чудес он всплывёт над землёй голубою,
Я хочу, чтобы снова наш август, не помню в каком,
Воссиял и воскрес – пусть ненадолго – вместе с тобою.
2001.81
* * *
Давным-давно забыты фаэтоны,
Булыжник залит пористым бетоном.
И чтоб сегодня с рельсов не сойти,
Я вдруг взлечу, оглядывая выше
Зелёные невидимые крыши:
Воспоминанья – лучшее “прости.”
Вон там я жил за глиняным забором,
Сражался с переулками, которым
Здесь в эти годы не было конца,
Следы дыханий тех, кто в середине
Двадцатого в уютной жил долине,
Как будто помнят маму и отца.
Не только их. Потом звенела школа,
Где я один всегда учился соло,
Где жизнь была исполнена щедрот,
Всё, что потом – пустое дополненье:
Невыносимо долгие мгновенья
Свинцовой дробью забивали рот...
И всё-таки дела мои неплохи:
Осколок заблудившейся эпохи,
Камнеподобных стен анахорет,
Весь город, силуэт его вчерашний
Увидеть я успел с пожарной башни
И где-то рядом – старый минарет.
2002.82
* * *
Всё, что людям знакомо, ты сможешь сказать без затей,
Но откуда придёт оправданье грядущему взрыву:
Вдруг из тихого омута вылезет пара чертей,
Удивляя народ неожиданной силой порыва.
Сочинённому устно подпоркою горн и весло
Гипсопарковых статуй, уродов минувшего милых,
Всё искусство искусственно, в этом его ремесло,
Или – редко – искусно, что, впрочем, немногие в силах.
Из чудесного детства пронзительный выхватишь миг,
Украдёшь – и бегом, за спиной улюлюкают годы,
Всё былое наследство – вагон недочитанных книг
Да семейный альбом, неосознанной полный свободы.
Этот список потерь не зальёшь поминальным вином,
И дорога на дно тоже требует должной сноровки,
Как реликтовый зверь, неизменно реву о былом,
Потому что оно пополняется без остановки.
2002.83
* * *
А.Р.
На каком вираже обрывается сказка, спроси,
Где последний укол, отсекающий дали земные?
Не работать уже переводчиком мне на Руси,
Бог меня перевёл, Бог меня перевёл в запасные.
Нам ни зависть, ни злость красным цветом не залили глаз,
Но у самого дна вдруг рванут удивлённые кони:
Отчего не сбылось то, о чём толковали не раз
За стаканом вина на тогда ещё тёплом балконе?
Ни двора, ни кола, заржавели в карманах ключи,
Чуть сверкнёт бирюза – и опять заволнуется море,
Жизнь ещё не прошла, но уже приезжали врачи,
Поднимали глаза и трясли головой в коридоре.
Обладатель секир, чьих не ведаешь помыслов ты,
В одиночной судьбе не свершил долгожданного чуда,
На потерянный мир он сурово глядит с высоты –
Он кивнул бы тебе, да не всё разглядится оттуда.
2002.84
---------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ:
Вместо эпиграфа. ( Из цикла, который вряд ли будет закончен…)
В горизонт упирая озлобленный взгляд
Воспоминание о девяностых. (Аргамак мой только бодрей от ран…)
Как меняется время – угнаться ли нам
Жизнь по зимнему времени
Стихи для архива. (Вряд ли что-то поможет…)
Закрыла солнце тень. Тарелок полон свод
За углом догорает пустая сберкасса
Башмаками по лестнице грохоча
Затаиваясь на разъездах
Жизнь длинна, как долгий век Иакова
Праздник кончился. Вытекло время
Вперегонки со стрелкою секундной
Далёких звёзд пылинки ночь вспороли
Уходим в эту глубь, где так шаги легки
Третий сонет. (На полпути стою под виадуком…)
Я брожу по свету дни и годы
Вальс отчаяния. (Из этого города вам невозможно уехать…)
Какой тяжёлый, страшный век!..
От дивных пирамид
Вся жизнь пошла помимо всяких правил
Стансы о политике. (Всё те же скверы отданы влюблённым…)
Баллада о Ветхом Завете. (Всем, что есть, я обязан лишь этой земле…)
Баллада о длинноруких. (Мускулистый кидала гоняет блох…)
За слепой занавеской бездарный собачий лай
Что нас ждёт – деревенская слякоть
За нелёгкое время расплату
Качаясь в унавоженном ковчеге
Сонет разочарования. (Какая им мерещится свобода…)
Удивительно, кто их сживает со света
Колючек горький сок питал беззубых внуков
Залегли в зелёной роще пулемётные расчёты
В этом городе у меня нет знакомых и нет угла
Голубятник на улице Мира!..
Все мужчины и женщины созданы Богом
Кто сказал, что поэзия – это
В это жуткое лето в подвалах кипит вода
Снова в небе прохудилось решето
В своём Нью-Йорке, Лондоне, Париже
В мелких лавчонках дают сторублёвками сдачу
Капля. (Был мороз беспощаден и колок…)
На исходе последние годы
Склоняемся к чуду, прекраснее Баха и Верди
Каждое ничтожное мгновенье
Всё стало вдруг бессмысленно и мелко
Хватит испытывать время и судьбы
Вот смотри – я гляжу на часы
Где прекрасные светятся дали
Глянь, из какой занесло преисподней
Каждое ничтожное мгновенье
Как пацанами резвились на речке
Бывают дни, когда, к несчастью
Ночной экспромт. (Задыхаясь на жарком ветру…)
Всё чаще застаёт меня в дороге
Письмо жене. (Рано мы влезли в долги…)
На рубеже безжалостного века
Я обхожу который год
Когда железный лязгает засов
Наши детские годы сегодня вдруг тронут до слёз
В тёплой чаще трамвая повсюду толпится народ
Против ты или за – но косматой судьбы копыто
Под аптекою нищий поёт
Бирюсинка – 95 или Тридцать лет спустя. (Там, где всюду простирается тайга…)
Шестое письмо Иосифу Бродскому. (В этой жуткой дыре, где и жить-то нельзя вообще…)
Экспромт в духе Франца Кафки. (Суетливы, оборванны, лысы…)
Двадцатый век выбрасывает чётки
Экспромт о XXI веке. (Хоть разболтанность мне не по чину…)
Я, отнюдь не страдавший во имя идей
Письмо оттуда. (Как вилы по воде – судьба моя писала…)
Как давно это было... (В холод плесень ещё не ползёт по стене…)
Приснилось как-то в ночь, зимою
Мы живём в полусне, забывая зачем и куда…
Предсказание. (Снова небо ли хмурится, или вдали…)
Я, наконец, признался – не во всём
Не тревожа ни первую дочку
Расставание. (В наш век чудес, в наш столь чудесный век…)
Не променяй – пусть друг напрасно ропщет
Покоряясь судьбе, прошепчу ей : «Твоя взяла».
Из повседневной круговерти
Терпенье, ум и честь, что нам напрасно снится
Над военторговской столовой витает запах ванилина
Сигарета сыра, но зато очень сухо вино
Давным-давно забыты фаэтоны
Всё, что людям знакомо, ты сможешь сказать без затей
На каком вираже обрывается сказка, спроси
1979 – 2002г.