После службы на Сахалине, я заменился в Челябинск и жил на квартире у бабы Вали, вернее- снимал пол-дома, с расчётом, что туда переедут с Украины моя супруга и пятилетняя дочь, не разделившие со мной тягот сахалинской службы. Супруга, под каким-то предлогом, приезд снова отложила и мне пришлось жить одному дальше.
Хозяйка просила меня "посторонних не водить, следить за газом и платить за квартиру вперёд". Ну, с деньгами проблем не было: офицерам получку, пока ещё, платили своевременно, а вот с "газом" и "посторонними", в лучших значениях этих слов, проблемы были. Особенно баба Валя боялась цыган: видно был в её долгой жизни уже отрицательный опыт. Бывало, посмотрит на меня хитрО, снизу вверх:
-Ергей(так она произносила моё имя), а ты, случаем, не цыгАн?
-Да с чего Вы взяли, баба Валя?
-Уж больно глаза у тебя хитрые
-Я ведь Вас ещё ни разу не обманул!
-(недоверчиво качает головой)А вдруг омманешь?
-Я же советский офицер, коммунист... куда я денусь?
Смотрит с тоской, видно попортили ей кровушки не только цыгане,
- Омманешь...
Постепенно мы привыкли друг к другу и она стала различать моих г о с т и й по голосам.
Иногда специально дожидалась меня у калитки и говорила:
-Опять ты эту кликушу приводил? Нешто хорошо тебе с ней? Вон Танюшка у тебя была - толкова девка: и тихоня, и постирано, и наварено... А энта? Одно слово - кликуша.
Отвади ты её от себя!
-(Шучу)Баб, Валь, так сегодня была её очередь.
-Тода съехивай с фатеры. Не потерплю здеся такого лукавства!
У меня в коридоре стояли мешок гречки и 2 бочки красной рыбы, которую я вывез с Сахалина. По тем, предперестроечным временам, это было целое богатство, которое я щедро раздавал направо и налево, а оно никак не хотело заканчиваться. Однажды баба Валя попросила:
-Продай мне твоей рыбки, хочу пирог на день Поминовения сделать.
-Не продаётся!(Обиделась) Эх, думаю, сейчас порадую бабку. Шарюсь рукой в бочке и ничего не нахожу, кроме рассола и слоя соли, сантиметров 15 . Есть! На самом дне, в спрессовашемся осадке, обнаружил ещё два "хвоста". Баба Валя довольна и светится, как ... (дома у неё ничего и никогда не светилось) умытая луна.
-Ергей, зайдёшь? Я и для тебя нашего уральского пирога спекла. Ташши гитару.
(Ничего себе! Ещё и с гитарой!)
За столом три бабушки, на столе - еле початая бутылка водки и пирог.
Мне наливают. Себе наливают. Незнакомая бабушка командует:
-Помянём, не чокаясь.
Выпиваем. Все смотрят на меня. Наверное нужно что-то спеть? А что я им могу спеть из
м о е г о "репертуара"? Вдруг вспоминаю, что в нашем дворе пацаны пели одну песню и начинаю:
"Это было давно, лет семнадцать назад,
Вёз я девушку трактом почтовым,
Голубые глаза, вся как тополь стройна
И платочком покрыта шелкОвым."
Нежиданно для меня, бабушки вступают в повторе! Не просто вступают, а многоголосьем!
И вот уже льётся в тёмной комнате, разложенное и снова соединённое четырьмя голосами:
"Голубые глаза, вся как тополь стройна
И платочком покрыта шелкОвым"
Зрение моё меняет ракурс и я вижу всех нас со стороны: три уральские бабушки
и полнокровный капитан с гитарой, поющих квартетом:
"Кто-то выстрелил вдруг, прямо в девичью грудь
И она, как цветочек, увяла!"
Мы ни разу не сбились! Мы пели одинаковыми словами и выводили одинаковую мелодию!
И я вдруг понял, что эта штука теперь во мне на всю жизнь: как красота, как правда, как любовь, точного определения которым ещё пока никто не дал, да и дать их невозможно...
После этого я стал её называть "баба Аля". А чего здесь было больше: крови той самой незнакомки, которую подстрелил казачий разъезд или ощущения всеобщего счастья, из "Алых парусов",- сам не знаю. Так я её почувствовал.
Заезжал через несколько лет в гости: там жили какие-то другие люди и баба Валя теперь не смотрела на меня подозрительными глазами. Да и разве могут быть подозрительными глаза, в которых уже живёт тоска расставания и страх Встречи?
Потом мне сказали, что её не стало, дом продали, а белёные стены, которые помнили наше тогдашнее "выступление", заклеили толстыми, ещё советскими, обоями.
А адрес? Адрес остался прежний: улица Ржевская 26.