Целан,
что распадается на куски,
паульцелан, что пишется одним словом
вместе со всеми своими перебивками ритма,
со всеми словесными выкрутасами, вместе с фамилией –
скрученной, как телефонный шнур, который пытаешься
распутать для коммуникации, ведь все завязано на коммуникации – и поэзия, и биография.
Стихи Целана - записная книжка с телефонами, каждый стих распадается на куски, перегруженные информацией (то есть поэзией), которой, впрочем, хватает ровно для того, чтобы не ошибиться номером. Эти стихи, наверное, и записывались, как записывают телефонные номера - случайно, бессистемно, но четко и внимательно, с учетом того, что потерянные буквы не позволят правильно объясниться с диспетчером на телефонной станции. Его постоянные попытки соединить слова – так дети чинят старые игрушки, добавляя лишние детали. В этом столько недоверия к языку, возникают подозрения, достаточно ли твои слова нагружены смыслом, не слишком ли прозрачен и разрежён язык, на котором ты отважно говоришь о вещах важных и потому тяжелых. Слова, что и не догадываются о своих настоящих возможностях, слоги, напоминающие пустые товарные вагоны, метафоры, растянутые по стихотворению, как караваны по пустыне – во всем этом давно пора навести порядок, вскрыв старые оболочки слов. Целан запускает компьютерную программу – портит свои стихи, вставляя внутрь слОва целые синонимические ряды. Он оставляет пустоты между словами и предложениями и делает остановку всякий раз, как только ты начинаешь понимать его ритм, он успевает остановиться, прежде чем ты начнешь мерно двигаться по его следам. Графика его стихов выжимает из себя добавочные значения, структуры отдельных строк, не выдерживая напряжения, складываются, как швейцарские ножи. Думаю, в этой записной книжке ты найдешь все номера, нужные тебе для длинной спокойной жизни.
Более естественным, чем все остальное, выглядит это соединение кирпичной кладки строк с дневниковыми отпечатками внешней среды, что время от времени вырисовываются из месива букв. Это всегда задевает своей грубостью - одно дело, когда ты влез в чужой язык, и совсем другое – когда ты оказался внутри чужой жизни. И чужие психические расстройства осветили тебе самые потаенные и непролазные территории, на которых хранятся все стратегические запасы поэзии. Постоянно натыкаешься на чужой запущенный быт - читанные книги и обрывки посещенных когда-то лекций, вмонтированные в его тексты, проступают, как надписи на старых домах, поскольку так или иначе, а язык – это старый обжитой дом, перенаселенный отчаянными и скандальными персонажами, неуравновешенными поэтами, которые стараются его поджечь – этот самый дом – каждый со своей стороны, пытаясь выброситься из окон верхних этажей, а выпрыгнув и разбившись, освобождают еще одно помещения от своего присутствия, но не от своих мыслей.
Комментаторы утверждают, что стихотворение «Почему это случайное жилище» было написано в марте 68-го. Этому предшествовала встреча с женой, чему, в свою очередь, предшествовал годичный перерыв в их отношениях, в связи с « агрессивными тенденциями в поведении Целана, которые вылились в попытку убийства жены при помощи ножа и в попытку самоубийства, при которой поэт пробил ножом легкое». «Две книги на месте легких» служат прекрасным памятником героям психоанализа – из всего можно выколотить поэзию, поэзия – это информация, которая сидит в тебе и о существовании которой ты даже не всегда подозреваешь. Собственно, ты и не должен об этом подозревать. Для этого существуют старые добрые поэты в кожаных перчатках, что выбьют из тебя все признания и всю информацию, необходимую для развития филологии. Наиболее продажные получат за это докторские степени, наиболее принципиальные – погибнут при исполнении служебных обязанностей, так, как Целан.
С украинского