Там, где ветер восточный уныл,
совершая полночный свой хадж,
покрывалом из пыли укрыл
глинобитный Джабаль-Уссарадж,
там, где шрамы арыков легли
словно трещины в чашах долин,
гор нависли в чернильной дали
силуэты. И Джалалетдин
бросил в сторону верный кинжал,
искупавшийся вдоволь в крови:
"Убегает на север шакал!
Улетают домой шурави!
Мои руки не знают сохи,
не знакомы им книга, тетрадь,
не волнуют мне душу стихи.
Мой удел - убивать! У-би-вать!
Что же делать я буду теперь?
В чем же я виноват, о Аллах?
Не успел я шагнуть в эту дверь –
в райский сад на твоих облаках!
Зря печалишься, Джалалетдин!
Сколь кровавых не сделано дел?!
Если воли твоей господин
подарил сей жестокий удел!
Смерти зрелище радует глаз,
но вокруг сколько плоти живой!
Боль свою не копи про запас –
кровь соседей прольется рекой.
За другой же рекой, за чертой
черно-белых угрюмых столбов
мирно катится жизнь чередой,
только зыбок покой и дешев.
Там ты крови напьешься сполна,
и враги наглотаются слез.
Моджахед не вкушает вина,
потому и дерется всерьез.
...А потом в незнакомом краю,
русской пулей сражен наповал
упадешь, и добычу свою –
твои кости - обгложет шакал.