Зал шумит доколь не пришла музыка.
Очеса двунадесяти языков
озирают в неге и простодушье
роскошь волапюков и фентифлюшек -
бреды архитекторов старой школы.
За дверями заперты жуть и холод,
ветер, крылышкующий через площадь,
морок фонаря сквозь нещадно тощий
дождик , что готов поливать часами.
Аллюминий стула поправ мясами,
счастлив вне метелящей непогоды,
тоже пялю зырки на арки, своды.
В брюхе - каберне и убого пищи;
в черепке вмещается красотища
внутренности венецианской церквы.
Мрамор - так в Отечестве небо - серый:
чувство - очутился в родных осинах.
Предвкушенье тянется , что резина.
Ожиданье невыносимых звуков
заполняем шорохом, скрипом, стуком.
Где вампуки толстой виолончели!
Где смычков раскачиванье качелье!
Ритм бы оных ,вот бы смычков движенья
довели бы до головокруженья
деву, нежно севшую одесную,
равно ту, которая мне ошую,
искушает ангельскую природу -
вздыбила гляделки к священным сводам.
А пошто сей мир - коль не место страсти!
Аз живу в извечной, незримой власти...
Тут музыка прёт через зал; зловеще
меркнет свет; в апсиде мерцают свечи...