Рыжый
лежит
неба напротив.
Фрак изящен.
Душа нага.
Карусель мыслей становятся плотью.
Которой скелеты облигать.
Смеётся:
там ли ищем простора?
Сметает пуговичный конвой.
Сонмы толп
инквизитором слова
проносят гулко:
Немой.
Тянут во светы
прогнивших улиц.
Вырывается на зов
вокзальной тоски.
Отсекая тростью
лучи-шупальца.
Преследуют фонари.
Не церемонясь
сдирает хламиды
пропыленных облаков
с луны.
Обманно её либидо.
К утру потухает,
а призрак белёс.
Но сейчас она вечна...
Смотреть на ту,
которой волки слагали песни,
обрыдывая её каждую пядь -
в такую ночь тончайше колко,
что бездну поцеловать.
И луне видно -
в хлипкой дрёме
пульсирующей Земли
Рыжый.
Именно в нём потонут сияния-корабли.
Утро.
Исчезли зачем-то оба.
Луна - понятно куда.
Слышен многажды голос Немого
во всём, что он не сказал.
Осенних запахов
к зиме всё меньше.
Льды вбирают застывший звук.
Безмерно прекрасен
самоповешенный
в петле-восьмёрке
на крюк.