Сиамская кошка

    
                Часть первая. ОСЕНЬ


      Говорили про нее  разное. Одни - что была она вдовой одного из вертолетчиков, погибших при нашумевшем на весь край  взрыве  Ми-6 прямо в аэропорту Поселка в июне 1983 года.  Другие - что  никакая не вдова, а  муж, и правда знаменитый полярный  летчик, бросил ее,  увлекшись молоденькой стюардессой из норильского авиаотряда.  Ну, а кто-то ехидничал,  - мол, летчик он хоть  и  знаменитый, а  как мужчина оказался слабенький - вот и  выперла.  Истины толком не знал никто, но то, что она была когда-то связана с авиацией, угадывалось по тому, как уважительно здоровались с ней местные летчики, и по  тому, сколько знакомых  у нее было среди сотрудников  аэропорта.
Женщиной  она выглядела изящной,  немного загадочной,  чем-то похожей на   героиню  Татьяны Дорониной  из  кинофильма "Еще раз про любовь". Работала в Нефтеразведочной  экспедиции, в химлаборатории. Жила в небольшой квартирке на первом этаже, стандартного для Поселка,  деревянного  двухэтажного  дома. Звали ее Валентина,  но за глаза  называли -  "сиамская кошка".
    Точно было известно,  что у нее есть дочь лет пяти, в которой она души не чаяла, но  из-за слабости здоровья, ненадежности поселковой больницы и сурового климата отправляла на зиму в Абакан, к матери. Еще знали, что правил она строгих и любители "комиссарского тела" вылетали из ее квартиры,  как  пробка из перегретого на солнце шампанского, благо, что этаж был первый, и сильно покалеченных не было. Ну,  а если гость оказывался  шибко настойчивым, - сдергивала,  висевший на  стене  поперек прибитой медвежьей шкуры помповый пятизарядный винчестер и, дослав патрон, предлагала «за тридцать секунд покинуть помещение».  Оружие в доме в тех местах  было делом  обычным,  и обращаться  с ним умели все, начиная от коренных жителей, имеющих  право охотиться с четырнадцати лет, и кончая взрослыми обоего пола.
     И еще говорили, что у нее живет очень красивая и  породистая сиамская кошка, быть может,  единственная  на  весь Поселок, а то и на весь Округ.  Кошку эту она очень любит, называет Глашей,  кормит исключительно свежей  рыбой,  покупая  у знакомых рыбаков Кооппромхоза, и поит натуральным молоком,  что  в  Поселке достать не всегда просто.
   Осень в тот год выдалась солнечная, сухая, без проливных дождей, без внезапных осенних паводков в таежных реках и без ранних метелей.  План полевых работ был перевыполнен, и геологические партии начали выдергивать из тайги уже в начале октября.
     Лешкин отряд  вывезли в пятницу, во второй  половине дня. Окрашенный в ярко оранжевый цвет полярной авиации Ми-8 был явно перегружен и сел на аэродром Поселка  "по-самолетному", пробежав до полной остановки метров сто. Веснушчатый и до невозможности рыжий  первый пилот, по кличке "красный командир",  матерясь,  вылез
из кабины  и  бросил:
  - Слушай, Петров,  еще  раз столько барахла насуешь, высажу, и будешь рюкзаками свой бутор  таскать, - и, забрав полетные документы, ушел в порт.
       Хотя до конца рабочего дня оставалось совсем мало,  ребята успели  покидать отрядное снаряжение  в поджидавший  их  возле вертолета  бортовой "ГАЗ",  прозванный  почему-то   "люськой"   и  отвезти его на склад;  затем получить койки в новом, только что отстроенном  общежитии;  в соответствии со строжайшим приказом  начальника экспедиции  "сдать в день прилета оружие,  топографические карты  и аэрофотоснимки в спецчасть";  и, самое главное,  выдрать в бухгалтерии  аванс - впереди был  "строенный"  выходной, по поводу дня  Конституции, который отмечался седьмого октября, и им,  отпахавшим  пять долгих месяцев в тайге,  очень хотелось  достойно провести  ежегодный  послесезонный "дембель".
    Гремя   разбитыми   кирзачами  по истертым полам экспедиционной конторы, Лешка  радостно с кем-то здоровался, кому-то отвечал на  приветствия, пожимая протянутые руки и протягивая для рукопожатия свою.  Хлопал по плечу и принимал хлопки, чмокался в щечку с женщинами  и  на  вопрос -  «как прошел сезон» - показывал большой палец.  Это был его  мир, такой же  привычный и обыденный,  как брезентовая  палатка-двушка, или полевая радиостанция «Карат».
      Закадычный приятель Вовка Полуянов долго тряс его  как грушу и  стучал кулаком в грудь, повторяя старый каламбур  " то ли похудел-возмужал, то ли похужал-возмудел".
 Потом,  отсмеявшись,  сказал:
          -  Приходи вечером, у нас с Ольгой годовщина свадьбы, заодно и про сезон
расскажешь, будут все свои...
          По дороге в общежитие   Алексей   заглянул в экспедиционную котельную. Смена кочегаров  была  знакомая, и его пустили в душ. В душе  тупыми ножницами, висевшими на  гвозде  и не менее тупым станком раза в три укоротил бороду и подравнял усы. Напялил на голое тело телогрейку и выгоревшие брюки,   сунул  ноги в  кирзачи,  а остальное затолкал в большой пакет и бросил на кучу угля, - все, сезон закончен, а до общаги добежать -  двести метров.   
       Войдя в комнату, он сказал: «Привет» храпевшему богатырским храпом  на койке у окна коллеге из соседней партии, затем  достал из огромного   рюкзака меховую куртку, хороший джинсовый костюм, чистое белье, клетчатую ковбойку и легкие  теплые унтайки из оленьего камуса. Оделся. Джинсы болтались как флаг, пришлось нацепить подтяжки. Подошел к зеркалу, висевшему на стене. Из зеркала на него смотрел цивильно одетый, худощавый, черноглазый  молодой человек с аккуратно подстриженной бородой  и характерным  северным загаром, который в отличие от южного держится  гораздо дольше.  По местным меркам - очень даже ничего. Вытащив из-под кровати  привезенную из тайги брезентовую оленью  суму, набитую малосольным сигом сухого посола, повесил ее на плечо и, бросив  спящему: «Буду поздно», на что тот захрапел еще сильнее, пошел в гости.
      Полуянова он любил. Это был рослый,  широкоплечий  мужчина,   с чуть-чуть  азиатскими чертами лица, волевым подбородком  и  чингисхановскими   усами.  Работал  на загадочной должности - инженер по НОТ - научной организации труда, и прославился тем, что в первый же год,  достав  переводные статьи  из специализированной зарубежной литературы  по проведению всевозможных психологических тестов и определению уровня  "ай кью", прогнал через эти тесты все руководство. А  затем, обработав данные, он, будучи членом КПСС, подал в окружком партии докладную о том,  что  человек, «временно исполняющий обязанности" начальника экспедиции, дающей пятьдесят  процентов национального дохода Округа, не соответствует занимаемой должности. Скандал был страшный, но его не уволили,  а наоборот – очень   зауважали.  Правда,  и "и.о." тоже  еще какое-то  время занимал свое место.
        Толкнув плечом как всегда не запертую  дверь полуяновской  квартиры и, шагнув в прихожую, по характерному гвалту, доносящемуся из  гостиной, и по тому, что за столом уже начали курить, Алексей понял, что застолье в самом  разгаре, и  пришел он не слишком рано, но и не опоздал.  Сгрузив к ногам,  выскочившей  навстречу Ольги,       мешок с сигами, сказал: "Поздравляю". Получив "чмок" в левую щеку,  прошел в  гостиную, где был притушен свет и горело пятнадцать свечек - "по штуке на прожитый совместно год"- как объяснил ему Вовка. Ольга переставила несколько тарелок и указала  на дальний конец стола. Протискиваясь на нужное место между спинками стульев и подоконником,   Алексей пригляделся - Полуянов сказал правду - народ был, в основном, свой – экспедиционный. С большинством из присутствующих он не виделся пять  месяцев, поэтому  снова  пришлось  обниматься, обмениваться рукопожатиями и  похлопываниями по плечу.    
       Ему налили штрафную. Он стоя сказал короткий спич в адрес "молодоженов" и под одобрительное звяканье выпил, как и полагается «до дна», рюмку  брусничной водки. На какое-то время,  став центром  внимания стола, выслушал несколько комплиментов в свой адрес,  замаскированных  под стандартные «послесезонные» остроты.  Потом разговор стал распадаться на очаги, зазвенела гитара. С непривычки от водки потянуло в сон. Алексей смежил веки и прислушался к разговорам за столом.
      - С метеостанции Агата радиограмма пришла, - объяснял светловолосый мужчина в летной форме, - их циклон накрыл. За сутки - месячная норма осадков. День-два и здесь будет, а у вас отряды в тайге и  с продуктами у них не очень. Если  завьюжит - это считай,  до ноябрьских.   
 
       - Загрузились мы  и полетели за Левой,- молодая женщина на другом конце стола энергично жестикулировала,- прилетаем, на сложенном грузе сидит   рабочий и нас ждет. Я спрашиваю - начальник твой где? А он говорит - в маршрут ушел. Я ему – какой такой, на хрен, маршрут? Вертолет  еле пробился, непогода идет, кто его потом забирать будет? А работяга  говорит  - Лев Алексеич сказал, что тут в десяти   километрах охотничье  зимовье,  там переночует,  а потом через двадцать километров - база сейсморазведчиков – у них остановится, а через три  дня в отряд  Иваненко выйдет. Ему, понимаешь ли, обязательно надо геологическую карту уточнить. И, главное, двустволку свою шестнадцатого калибра не взял. Таскать, видите ли, тяжело. 
       - У него двенадцатый, -  приоткрыв глаза,  тихо   сказал Лешка.
       - Чего «двенадцатый»?- не поняла говорившая.
       - Ружье у Левы- двенадцатого калибра, «тулка». Таскать действительно тяжело.
       - Фигня, - вмешался один из слушавших,- во-первых,  Лева калач тертый,  во-вторых,    у него «тэтэшник»  есть, а в-третьих,  позавчера он  вышел  к  Иваненко.
        -Ага,- ехидно перебила женщина, - только начальству уже кто-то настучал и сегодня мне в канцелярии сказали, что на Леву готовится приказ о лишении премии - за  нарушение правил техники безопасности. Часть первая параграф первый - «одиночный маршрут запрещен».
       - Чихал Лева на  приказ, его главный геолог сроду  в обиду не даст.   

             - Из-за поворота выехали, -  увлеченно рассказывал лохматый парень, сидевший рядом, - а их на косе шесть штук,  но далековато, метров двести пятьдесят. Я из верхнего люка с мелкашкой высунулся и говорю водителю - давай вперед, на малом газу. Метров полста проехали, они раз и взлетели на ближайшую листвягу. Чего взлетели - непонятно, глухари обычно  метров на двадцать вездеход подпускают. Я машу  водиле - «стоп». Ну и начал с того, который покрупнее. Щелк из мелкашки, он бряк в мох. А остальные глянули вниз и опять желтые иголки клевать. Я следующего.
     - Неужто   всех?
     - Не, только трех, остальные  улетели. Но здоровые,  килограмм по шесть,  и  вовремя -в отряде уже три дня как тушенка кончилась.
        «Потому-то и улетели,  что «высунулся», - сонно подумал Алексей, - надо было  подъехать поближе, развернуться на левой гусенице, правое стекло чуть опустить и стрелять,  начиная с  нижнего».
     - Ой, заливаешь, Серега! Трех  глухарей,  из мелкокалиберной винтовки,  да за двести  метров?! Что это у тебя за  мелкашка  такая?
     - Лаврыч  дал. Спортивная. Cтвол  длиннющий. Не веришь? Вон Петрова спроси. Они прошлый год в одном отряде  работали. А, Леш? Да не спи ты!
     Спорившие одновременно уставились на него.
      - Чего? –  сразу не понял Алексей. - Аа-а, есть такое дело,  «ТОЗ-8», кажется. Лаврыч  в молодые годы пулевой стрельбой занимался. Мастер спорта. Убойная штука, только неудобная - приклад маленький, а ствол тяжелый и длинный,  за ветки цепляется. 

      - Под  перекат  встал  и блесну метров на сорок, – доносилось с другой стороны, – думал, за корягу, а он хап и в сторону, а потом  хвостом как даст! Хорошо,  леска миллиметровка  и поводок  металлический. К берегу  подтянул, а дальше – хрен, там  уступ метра полтора. И карабин не снять - руки заняты.
     - Вытащил?
     - Да нет, он блесну оторвал и ушел. А через два дня к Черенкову, который в пяти километрах ниже стоял - в сеть влетел, изодрал всю. Его Черенок еле выпутал, и блесна моя из губы торчит, только вся изуродованная. Потом взвесили - семнадцать  килограмм.
     - Так может у тебя блесна такая - на десять кило тянет?
Народ за столом явно оживился.
    - Какие десять? «Байкалка» двойная – тридцать грамм!
    - Это как же ты «невской» катушкой с миллиметровой леской  тридцать грамм на сорок метров махнул?
    - А он молоток геологический к блесне привязал и как томагавком - прямо тайменю  по  башке.  Вот тот, молотком  контуженный, и решил отомстить - сеть драть бросился, как Тузик грелку.
    - А Черенок чего?
    - Чего, чего… Сеть выбросить пришлось.
    - Во, во,  и  молоток уплыл, поди..   
    - И  блесна без крючков.  Одни убытки.
    - А Черенков отдал?
    - Кого?
    - Тайменя?
    - С какого бодуна? Сеть-то его была.
    - А блесну?
    - А на кой она мне, сломанная?
    - Как на кой? А уху сварить!
За столом грохнули так, что зазвенела посуда.   
     «Люблю я их всех, боже ж мой, как я их всех люблю,- от водки Алексей вдруг расчувствовался.  - И  в  тайге с ними горел,  и  в вездеходах тонул, и  в маршруты ходил, и последние сухари делил. Вон ту - невысокую, сколько раз  на себе через ручьи и болота перетаскивал, ибо размер у нее тридцать пятый, а таких сапог в экспедиции сроду не было. А вон с той, в очках, по таким  скалам  лазил, что альпинисты бы только диву дались».

       - И не замечаешь меня, Петров.
 Повернувшись на голос, Алексей обомлел - рядом сидела "сиамская кошка".
       - Да темно тут, - поперхнувшись, выдавил он из себя, и почувствовал, что начинает краснеть.
       - Ну, здравствуй, что ли, - от выпитой брусничной ее глаза блестели.
       - Здравствуй, Валя.             
       - Ты чего, Петров? Краснеешь как  девица, - засмеялась она, - совсем в тайге  одичал?
       - Есть немного,- буркнул он - и потянулся к графину с брусничной.
Она вдруг просунула правую руку ему под локоть, прижалась к плечу грудью и, обдавая еле уловимым запахом дорогих духов, зашептала:
       - Смотри, Петров,  окосеешь с непривычки. А провожать меня кто пойдет?
От неожиданности он  попытался освободить руку, но она прижалась к плечу плотнее, так, что в вырезе мохеровой кофточки обозначилось белое полушарие груди.
       - А потом?..
       - Что потом? - севшим голосом спросил он
       - Вот именно, а что я потом с тобой окосевшим, в койке делать буду? А, Петров?
   Чувствуя, как от ощущения  теплого женского тела, его лицо еще сильнее наливается краской, а  к горлу подкатывает удушливая волна, и, понимая, - что бы он ни ответил, все будет глупостью, Алексей осторожно покосился. В ее прищуренных  глазах прыгали чертики. Она вдруг освободила  руку и, толкнув  его в бок, залилась таким смехом, что
часть гостей повернула голову.
           - Не верь Петрову, Валек, - сказал заплетающимся языком бренчавший на гитаре черноволосый топограф, - поматросит и бросит. По нему каждый год студентки-практикантки с ума  сходят.
           - Это точно, - подтвердил сидевший рядом коренастый парень, - сходят.   Сам видел. И  Валек сходит, только виду не подает.   Давай выпьем за Петрова, - налив полстакана брусничной,  он потянулся к Лешке через стол, - за тебя,   Иваныч!  Кто  за Петрова? Наливай!
Подуставший было народ, оживился и дружно зазвенел рюмками.
            - Ой, Петров!  – не унималась Валентина, - видел бы ты сейчас свою физиономию! У тебя ж глаза от испуга чуть на лоб не выскочили. Да шучу я,  Лешик,  мы же с тобой друзья. Помнишь, как ты весной нас с Дашкой на моторке по Тунгуске катал? Она   до сих пор вспоминает.
          - Как она? – к нему наконец-то вернулся голос.
          - Нормально. К маме отвезла. Но на будущий год в школу здесь пойдет, большая уже. 
          - Конечно, друзья, - вклинилась в разговор Ольга, входя в комнату с горкой чистых тарелок, -  меня Валентина, в сентябре, раз пять прямо пытала, когда твой отряд из тайги вывезут.
          - Вот болтушка, не пять, а всего один, -  на этот раз смутилась Валентина, - да и  то только потому, что про него Дашка  все время  спрашивала.
         - Ладно, - налив полную рюмку,  Алексей  встал, -  еще раз «за молодых». Да и пойду я, сегодня только прилетели. Мне полевые материалы разобрать надо.
     В дверях комнаты на нем повис уже изрядно окосевший Полуянов:
           - А давай  в пять утра, по темноте,  на куропаток.  Они сейчас в стаи собираются - штук по двести. И Леньку моего возьмём. Ему четырнадцать через месяц, а  знаешь, как стреляет?  Лучше меня.
           - Господи, Володя, ну какие тебе «пять утра» куропатки? - перебила Ольга.
           - Как это «какие»?  Полярные.   Воо-от  такие примерно, - пьяно заулыбался  Полуянов, разводя  на полметра  ладони.
           - Ага, «такие»!  Индюки у тебя в стаях по двести штук летают. Да ты завтра дрыхнуть  до обеда будешь.  И вообще – у нас сегодня с тобой брачная ночь,  а ты вон - на ногах не стоишь!
           -Я?! - Он  от возмущения отпустил Лешку и полез обниматься к Ольге.
          - Да хочешь, я тебе сегодня третьего  пацана сделаю? – захорохорился он, - Ленька вон вырастет скоро и умотает. А с одним Женькой нам скучно будет.
         - Все, ребята, идите «делайте» а я спать пошел. И вообще - у меня еще рюкзак не разобран.
       Алексей попрощался с гостями и, выходя из комнаты, украдкой  посмотрел на Валентину. Та, перехватив его взгляд, тут же отвернулась и сделала вид, что увлеченно беседует с соседом.
       В прихожей, споткнувшись о мешок с сигами, сказал провожавшей  его Ольге:
       - На холод убери,  не просолились еще.
Потом, помолчав, спросил:
      - Чего это Валентину  понесло?
      - Нравишься ты ей. Только она  гордая. И  вида никогда  не подаст. Специально вас рядом посадила.
      - Это я уже понял, - он нагнулся, натягивая унтайки.
      - Чего ты боишься, Петров? Посмотри на нее. Все мужики пялятся, слюни пускают, а ей ты нравишься.
      - На мне свет, что ли клином? - распрямился Лешка,- вон у нее летунов знакомых сколько, а полярный летчик на Севере человек номер один. Одна зарплата чего стоит.
     - Дурак ты, Петров, - Ольга сузила глаза, - даже не круглый, а квадратный какой-то.
Да был у нее летчик, такой летчик, каких  днем с огнем  не найдешь, и любила она его без памяти. Только нет его больше. В живых нет.
    - Извини,  не знал.
    - Зато я про тебя  много чего  знаю
    - И что же именно?
    - Ну, например то,   что два года назад, пока ты тут в тайге свое здоровье гробил,  твоя благоверная спуталась с каким-то сопляком - ни специальности, ни образования,  и свалила к нему. И то, как после прилета в Москву два месяца не давала с дочерью  встретиться,  которую ты полгода  не видел.
    - А еще что? -  Лешкина  рука,  застегивающая молнию на меховой куртке, повисла в воздухе.
    - Да всякое на Поселке болтают, а на чужой роток – сам знаешь чего.
    - Ладно - не наезжай! Она мне дочь родила и десять сезонов  с поля ждала. А это не все могут.
    - Ага, вот и «дождалась». А после развода  дочь твоим родителям  сплавила. Хотя алименты получает больше, чем оклад у московского инженера.
    - Все, проехали!  - повысил голос  Лешка, - мало ли кто кого не дождался.
    - Да ты прямо  Платон Каратаев - «подставь левую»..
    - Ну, не всем же такими как ты декабристками быть.
    - Тоже мне, декабристку нашел. Ладно,  иди уж, болтун!
    - «Болтун» между ног,- сострил он. И, чмокнув Ольгу, пошел в общежитие.

      - Я уж думала Вы не придете, Алексей Иванович, время пол первого, хотела дверь запирать, -  выглянула из окошка конторки вахтерша, - похудели то за лето как.
       - Ничего, это полезно,- усмехнулся он,- на,  Кондратьевна, чаю утром попьешь, - Алексей  протянул ей, предусмотрительно прихваченную в гостях,  горстку шоколадных конфет. - Сосед то мой дома?
         -  Вечером в столовую сходил и опять  спит, от него тоже после сезона – одни глаза  остались. Одежка как на вешалке болтается.  И что вы в эту свою тайгу так рветесь?  Неужто  жить без нее не можете?
        - Не можем, Кондратьевна. Планида у нас такая.  Иначе  зачем мы  в своих институтах по пять лет учились?    
        - И как это  ваши жены терпят, что вас по полгода нет?
       - Да уж, терпят как-то,- он невесело хмыкнул  и пошел по длинному коридору.
         Осторожно открыв дверь, Алексей шагнул в темноту. Тихонько  снял у порога обувь, повесил на вешалку куртку, потом, стараясь не шуметь, нащупал возле кровати рюкзак и извлек из-под клапана фонарик. Тонкий луч высветил спинку кровати, где все так же храпел сосед, а затем стоящий в углу стол, на котором что-то белело. Алексей подошел ближе. Это была записка, придавленная огромным красным яблоком.  Рядом валялся яблочный огрызок. Он поднес  фонарь. «Леха, с приездом! Трескай витамины, девки из планового угостили, они тебя любят». Возле записки стояла  зеленая эмалированная кружка и початая бутылка армянского коньяка. Пробка лежала тут же. Алексей вставил на место пробку и убрал бутылку под стол.
        Раздевшись, он стал устраиваться  на скрипучей  кровати. Спящий  недовольно  заворочался  и  вдруг спросил абсолютно бодрым голосом:
          - Ну,   как   погуляли? Народу много было?
          - А ты чего не…, -  начал было Алексей, но тот, не дослушав, что-то пробормотал, повернулся на бок и снова  захрапел. Лешка немного покрутился, потом вспомнил, что не почистил зубы. Вставать было уже лень. Храп постепенно становился   громче.
Он  сел на кровати, взбил подушку и затолкал один угол внутрь. Получилось что-то вроде огромной шляпы-треуголки. Надел ее на голову и лег, отвернувшись к стене и натянув сверху одеяло. Вроде стало потише.
       «Ну, Рахаев, злорадно подумал он, - возьму завтра у  девчонок  кассетный магнитофон, запишу твой храп, присобачу туда наушники от радиостанции «Гроза», и как спать ляжешь, примотаю их тебе к ушам  изолентой - лежи и слушай сам себя».
Представив себе храпящего  Рахаева, с примотанными синей изолентой  наушниками, уже засыпая, Лешка улыбнулся.