***
Служить – обязанность и честь.
Май месяц, восемьдесят шесть.
Во было время: гласность, перестройка...
Эпоха непонятных слов...
Я б не пускал во власть ослов,
И каждый заплатил бы неустойку.
Но не об этом ныне речь -
О том, как Родину беречь.
Вернемся к изложенью самой сути.
Стояли тёплые деньки.
Отправки ждали пареньки
В одном неслабо населенном пункте.
Со свитой прибыл ветеран -
Медалька, в пиджаке стакан
(Я думаю, он бился под Полтавой).
«Вот были славные деньки!» -
Он нам кричал - « Даёшь, сынки!»,
И разливал спиртное на халяву.
Сынков, побритых наголо,
На солнце быстро повело
От крепкого пшеничного продукта.
И в ожидании команд,
Уже достав до самых гланд,
Хрипел каким-то маршем репродуктор.
По правде – что греха таить -
Не всем хотелось уходить.
Не каждому хотелось быть героем.
Бесился рыжий военком,
Ленивых гнал на плац пинком,
И рокотал: «Я вам ещё устрою».
Наш покупатель – герр майор,
Слегка нетрезв, язык остёр.
Задвинул речь: «Два года – это малость».
Мы вяло крикнули: «Ура!»
Нам говорили: часть – дыра.
И позже это правдой оказалось.
Перрон. Объятья. Море слёз.
В потёках масла тепловоз,
Два раза свистнув, тронулся лениво.
И выкликая имена,
Торчали лица из окна,
Плотнее, чем в компотной банке сливы.
В вагоне разный аромат:
И самогон, и сервелат,
С трудом гасил тяжёлый запах пота.
Нас тридцать рыл на три купе.
Не тратя время, как в кафе,
Накрыли стол, причём довольно плотно.
В вагоне дюжина цыган -
С гастролей ехал целый клан
По двум законно купленным билетам.
Они, не тратя время зря,
Вещички крали втихаря,
И ночью незаметно слезли где-то.
Цыганка стала мне гадать,
(Когда я так успел наддать?)
И, тараторя, по руке водила.
За свой не радужный прогноз,
Что был воспринят не всерьёз,
От трех рублей карман освободила.
Скрипел состав, уйдя в разгон.
Качался дрыхнущий вагон,
На стрелках безобразно портя почерк.
Эх, сколько с той поры прошло...
Сейчас мне стало бы смешно
От тех наивных, полудетских строчек.
По времени - почти рассвет.
Сержант убрался в туалет,
Скорей всего общаться с «тетёй Дуней».
Мелькали кадры как в кино,
А я стоял, курил в окно,
Вдыхая цвет пришедшего июня.
Разлегшись между горных гряд,
Пылился воинский отряд –
Две сотни верст под скучным Ашхабадом.
Здесь, несмотря на поздний час,
Нетерпеливо ждали нас,
Встречая новичков отборным матом.
Терпя изжогу, как пожар,
Комбат, вдыхая перегар,
Смотрел сквозь нас невероятно тускло.
Уйдя в отрыв от ратных дел,
Вчера он здорово гудел,
Но все равно отглажен был до хруста.
В медпункте был туркмен – медбрат,
В лепёшку расшибиться рад.
С отличьем кончил все четыре класса.
И заменял вполне врача,
Одной таблеткою леча
От геморроя, насморка и сглаза.
Для нас объявлен карантин.
Нас - тридцать поп. А шприц один.
Но двадцать девять сделано инъекций.
И к ягодицам наклонясь,
В очках размазав пальцем грязь,
Медбрат искал носителя инфекций.
Хороший был у нас сержант -
Большой, как бабушкин сервант,
И с ним помощник – родом из Тунгуски.
Тот знал секреты местных трав -
Косяк готовил из приправ,
И ни хрена не понимал по-русски.
Полгода быстро пронеслось,
Но иногда кипела злость,
Чуть не дойдя до атомного взрыва.
Кому мы в армии нужны?
Зачем мы здесь? И что должны?
Служить стране иль старшему призыву?
Учились мы... траву полоть,
Копать арык, свиней колоть,
По плацу топать с песней и без песни,
Дедам менять воротнички,
Толпою хоронить бычки,
И верить - в мире нет страны чудесней.
Листая дембельский альбом,
Я вспоминаю тот дурдом,
Рассматривая свой не римский профиль.
Как первый год почти не спал,
И рефлекторно нож хватал,
Увидев неочищенный картофель.
Тяжёлым был лишь Первый год,
Потом поменее забот.
Мы звёзд, конечно, с неба не хватали.
Ходили к шефам на завод,
И было дело – в самоход
К одной бабёнке ночью убегали.
Сейчас забавно вспоминать -
Майор орал про чью то мать,
Неровный строй, обнюхивая страстно.
А половина гаража,
Качалась, через раз дыша,
Упрямо выдыхая запах пасты.
Узнали то, что в книгах нет
За пару тех недолгих лет,
Отведав настоящей прозы жизни.
Тупик с названьем светлый путь...
До сей поры мне жаль чуть-чуть
Свидетелей поминок коммунизма.
***