Схвачу ли оком образ Твой? –
Как статуэтку вплавлю в сердце,
до силуэта обглодаю
голодным духом,
до крыла,
мелькнувшего над ближней кроной,
до линии неровной пиков,
гряды мне кровной, Алатау,
до точки беркута над нею,
зрачком не схваченной, но сущей,
до отзвука в родном мне слове,
до воздуха дышу которым,
до хоровода ген по венам,
до тайны вышнего простора,
до мириада звёзд, мерцаньем,
пронизавших сплошную память,
всех поколений, всех пределов –
земли твоей,
моей…
Я смело
тебя объемлю жаждой света
нетленного –
Любовь сквозная,
не поддающаяся плену
законов, ритуалов, планов,
составленных, приговорённой
к распаду плотью,
всей Вселенной
я памятник тебе воздвигну,
реликвий всех
чертог бесплотный –
Любовь великая!
Я внемлю
твоим речам, идущим током
по сухожилиям катренов
сонетов,
смерти не имущих,
по проводам корней терцетов,
окольцевавших высь и бездну.
Я одинок с таким сознаньем? –
так скажет знанья не имущий!
Ты то,
чем живо мирозданье, –
родник Кастальский –
в выси бьющий,
смерть плоти с музыкой воскресной,
сквозь нелюбовь –
к любви ведущей!
Поэт к любви не подключённый –
убогая попытка мысли
прославить мозг без силы жизни,
ломающей уставы быта.
Любовь – все спуски,
все подъёмы,
все встречи, все разлуки вместе,
все похороны,
все рожденья,
все выживающие песни
(во времени!),
все помышленья,
о самом светлом и счастливом.
Красива ли моя? –
Взгляните
с балкона в даль мою,
вздохните
великим благом окоёма,
в котором милостью Творца –
любви бессмертное начало,
она как вырванное жало,
известное,
прекрасна и:
конца ей нет
и нет указа,
как воссиять,
какие язвы,
лишь состраданьем исцелить.
Крыло мелькнувшее над кроной
и линия мне кровных пиков
гряды неровной Алатау
и око беркута над нею,
и отзвук слова, сердце дышит
которым, ровно и на грани
потери ритма,
пониманья…
Захлопнутые плотно двери
участья,
сорванные с петель,
любви моей землетрясеньем,
летят, как сказочные птицы,
в поверья унося потери,
формуя жёстко в лики –
лица…
И сниться гром аплодисментов
актёрам, брошенным в темницы,
дающим в небе, представленье:
«Опроверженье
оппонентов!».
Освобожденье их чудесно:
Офелия ручей оставив
колеблет стены всех Бастилий,
всех Шлиссельбургов –
тихим пеньем
взлелеянной Орфеем
песни…
Представить это каждый вправе!
Не по плечу и не по сердцу?
Простите,
тут другое дело.
Но как найти единоверцев,
без речи, только им понятной?
Кулак Великого Предела стучит в граниты восприятий,
поставленных пределом
тела.
Поймёте, если захотите,
блуждая взглядом вниз – обратно
вдоль отпечатанного внятно
пришедшего нежданно текста
о необъятном, мне приятном
и вам предложенным, с почтеньем.
Уважьте, мыслящим прочтеньем!
Здесь нет от общей жизни бегства,
нет пошлости и святотатства,
здесь только свет моих воззрений,
помноженный тысячекратно,
на опыт вдохновенных бдений,
перед лицом – Любви
распятой.