Фрагмент 2.
Мы переехали в новый дом. Недалеко от нас, в старом покосившимся доме, с прогнившими на полу досками, которые играли под ногами, жил соседский мальчик, по имени Гидаля. Ему в то время было лет двенадцать, и он любил возиться с нами с- емилетками-восьмилетками. Нас, пацанов, было пять-шесть, мы собирались у него на крыльце или еще где-нибудь, и он нам увлекательно рассказывал истории: иногда повести Жюля Верна, иногда - истории гражданской войны, а иногда и о других приключениях, о которых постоянно читал. Мы были его верными слушателями. Гидаля был записан сразу в трех библиотеках: школьной, городской и педагогического техникума, куда попал непонятно, каким образом. Часто мы всей толпой шли с ним менять книжку, и по дороге он нам что-нибудь рассказывал про смелых, сильных и больших людей.
Мы знали, что Гидаля живет бедно, и что он ходит голодный. Иногда я прибегал домой и говорил маме, что хочу, есть. Мама удивлённо на меня смотрела, но отрезала кусок хлеба, намазывала сливочным маслом и творогом и посыпала сахаром, как я любил. Я выскакивал из дома и относил Гидале покушать. Ребята так же приносили, кто что мог: кто булку, кто пряники, кто яблоко.
В нашем районе было много фруктовых садов, и когда урожай был убран, мы ходили по садам, ища оставшиеся незамеченными на деревьях яблоки и груши, сбивали их, или находили в высокой траве и отдавали Гидале. Если между нами, малышами, происходили драки или ссоры или кто-нибудь обижал младшего, то Гидаля начинал нас стыдить. Он говорил, что самое позорное и стыдное – это ходить жаловаться, ябедничать и прятаться за мамкину юбку, что мы, мужчины, должны быть смелыми, сильными, уметь самим защищать себя и прочее. Я очень уважал Гидалю, мог его слушать часами. Его наставления подсознательно остались у меня на всю жизнь.
В тот день, когда немцы вели евреев на расстрел, Гидаля ускользнув из толпы, некоторое время прятался в лесу. Ночью пробрался домой, сделал на чердаке конуру, в которой жил. По ночам он вылезал, чтобы найти что-нибудь поесть. Соседи заметили его и заявили в полицию. Полицаи сняли Гидалю с чердака и увели в полицейский участок. Я узнал об этом, когда мы вернулись в Мстиславль, и очень сожалел.
Почти каждый день, «Фашист» с дружками поджидал меня после занятий, чтобы поколотить. И я отказался ходить в школу. Мама, заметив, что со мной что-то творится, стала допытываться, но я ничего ей не сказал. Тогда мама пошла к Ксении, и та ей сказала, что меня после уроков бьют ребята. На следующий день мама побежала в школу, и они с Розой Иосифовной решили, что я буду оставаться писать диктанты и делать уроки, а домой идти с учительницей. «Фашист» с дружками меня не оставляли, звали «Абраша» и на переменах толкали или устраивали мне какую-нибудь гадость. Я пробовал драться, но они были старше и сильнее.
На последней парте в нашем классе сидел ученик по имени Вася. Он часто пропускал уроки, не выполнял домашних заданий и курил на переменах. Иногда в школу он приносил немецкую финку с наборной ручкой. Как потом оказалось, он был связан с городской шпаной и участвовал в драках одного района против другого. Как-то на перемене Вася подошел ко мне и сказал: «Ты хорошо знаешь математику. Когда сделаешь домашнее задание, запишешь его в мою тетрадь, тогда тебя никто не тронет». Я согласился, и Вася дал мне новенькую тетрадь в клеточку. Буквально на следующий день на перемене подошёл ко мне «Фашист» подал руку и сказал: «Минькин, ты оказывается хороший малый, мы тебя больше не тронем». С этого дня ситуация в классе изменилась. Меня действительно оставили в покое.
Каждый день после уроков я ходил к Ксении за книгами. Как-то раз она предложила: «Давай вместе делать уроки, а то у меня задачи не решаются». Я сбегал домой, принес тетради, и мы уселись за столом. Ксения худенькая, невысокого роста, простодушная, по математике у неё - слабенькая тройка. Да она и не собиралась вникать в условие задачи, а крутилась, вертелась, вставала. В доме никого не было. Она принесла и поставила на стол мамкину сумку, достала из неё большую, зеленую эмалированную кастрюлю с макаронами и мясом, нарезанные куски черного и белого хлеба и прочее.
Её мать, Ольга, приносила из столовой все, что только можно было взять, даже спички и соль. Ксения предложила поесть перед занятиями. У меня текли слюнки, но я стеснялся и отказался от еды. Но она принесла алюминиевую миску и подсунула мне кусок белого хлеба и макароны. С тех пор мы вместе готовили уроки. Вернее я делал математику, Ксения у меня списывала, а остальное каждый делал сам.
Ксения продолжала меня подкармливать, только теперь мы забирались в сарай на сеновал, куда она приносила кусок хлеба, и макароны или пюре, или какую-нибудь кашу с кусочками мяса в пол-литровой банке. Она сказала, что знает, как рождаются дети. Когда сапожники жили в их доме, то дядя Коля после двенадцати часов ночи приходил в кальсонах, и залезал к мамке в кровать. Она специально не спала и прислушивалась к тому, что они делали. На сеновале Ксения мне намекала, что мужчины и женщины целуются.
Однажды, когда я пришёл к ней заниматься, девочка сидела на своей койке, а в доме никого не было. Она стала прыгать на кровати, задирая юбку, и показывала голые ноги и прочее. Я стоял у порога, стыдясь, и думал оставаться или уйти. Я чувствовал себя предателем, потому что изменял Анечке, о которой часто вспоминал. Чем холоднее, я относился к Ксении, тем настойчивее она старалась сблизиться со мной, ей было двенадцать лет, но её больше всего интересовали мальчики.
Я решил, что с Ксенией надо расстаться, несмотря на то, что она давала мне поесть. Общение с ней я считал подлым. Наконец-то подвернулся случай. В нашем классе учился мальчик по имени Костя, мать его была врачом. Жил он недалеко от нас, много читал, просто глотал книги, писал стихи, но с математикой у него были нелады. Роза Иосифовна прикрепила его ко мне. Костя приходил в наш дом, и у него были книги. Мы вместе стали делать уроки и подружились. Мы навещали друг друга, вместе возвращались из школы, и мама радовалась, что я стал дружить с хорошим мальчиком.
В маленьком тети Соркином домике мы разместились так: тетя Сорка с Симой спали на печке, рядом с печкой на кровати спали, Бася с Пашей. Мама с Маней спали на кровати, стоявшей у противоположной стены, а между ними стоял мой топчан. Все мы учились в школе, я и Сима - в младших классах, в первую смену. Бася, Паша и Маня учились в старших классах, во вторую смену. И хотя у каждого был свой характер, жили мы дружно.
Бася, добрая, уступчивая, беспринципная. А Паша наоборот –принципиальная, неуступчивая, с тяжелым характером. Она глотала толстые, старинные, с буквой ять, книги, которые доставала у книголюбов, и никому не давала их читать. Сима - добрая услужливая, много говорила и обязательно участвовала во всех разговорах взрослых, всем давала советы, в каждой беседе она была тут как тут. Она - лишь на один год младше меня, но мы так и не подружились.
Татарск, где родились тетя Сорка и мама, когда-то был большим местечком, где после оккупации осталась одна еврейская семья, спасшаяся чудом. Оттуда знакомые мужики, проезжая в Монастырщину, останавливались у нас на ночлег. Расположившись в кухоньке на полу, они снимали полушубки, лапти, раскручивали онучи, и развешивали их около печки для просушки. Сидя с босыми ногами, они рассказывали, как расстреливали евреев в Татарске. И про успехи Ани, дальней родственницы нашей, председателя колхоза, оставшейся живой. Тетя Сорка забирала у нас лампу, ставила им на кухню во время ужина. Мужики доставали из мешка деревенский хлеб и сало, подзывали малышей: меня и Симу, отрезали нам по куску хлеба и сала. Мы брали угощение, шли в другую комнату и делились со всеми поровну.
Были мужики, которые сами ели сало, а нас не угощали, и мы с Симкой сидели и только облизывались. Поужинав, они укладывались в кухне на полу, подстелив свои полушубки, и ночью мощно храпели. Лошади их в это время стояли во дворе привязанные к телегам или саням и жевали сено. За это мужики привозили из Татарска дрова, или сбрасывали немного сена для коровы.
Зимой, когда замерзла речка, мы с мамой брали большие санки и маленький топорик, который подарил мне кузнец, и шли в лес за дровами. Кроме нас никто не хотел ходить туда. Обычно мы отправлялись после того, как я приходил из школы, а возвращались, когда уже было темно. Там мы рубили орешник, укладывали на санки, увязывали веревкой и тащили домой. В снегу была протоптана дорожка, и по морозцу полозья скользили со скрипом. Самое трудное было затащить санки с хворостом на крутой противоположный берег реки. Дома, в коридоре, на колодке я разрубал кустарник и складывал ветки стопкой. Однажды, как обычно, мы отправились в лес. Погода была хорошей, но когда нарубили орешника, пошел снег. Мама сказала, что надо спешить, потому что может начаться метель. Мы быстренько увязали санки, и потащили по тропинке. Пока шли по лесу, было тихо, но вдруг как-то потемнело, и когда мы вышли на открытое место, метель была в полном разгаре. От леса до реки было около половины километра. На лугу дул сильный ветер, снег забивал глаза, стало совсем темно – видеть можно было только на два-три метра вперёд. Нашу дорожку мы потеряли и, проваливаясь по колено в снег, тянули санки. Не зная, куда идти, решили взять немного левее с надеждой выйти на тропинку.
Но сколько мы ни тянули санки, никакой дорожки не нашли. Попробовали взять немного правее, но опять - ничего, кроме ветра, пурги и темноты. Мама сказала, что придётся идти без тропинки, всё равно куда-нибудь придём. Мы потеряли счёт времени, идя по глубокому снегу с хворостом, выбились из сил, несколько раз отдыхали, а кругом была только темнота и снег, который залеплял лицо. Мама не разрешила бросить санки, так как они нас согревали. Вдруг я увидел, как с левой стороны мелькнул огонек, и сказал маме, мы стали вглядываться, но больше ничего не заметили. Я настоял на том, что мы должны пойти в ту сторону. Через метров двадцать, снова появился мерцающий огонек. Через некоторое время мы подошли к крутому берегу реки, и оказалось, что шли мы параллельно реке. Там и нашли удобную дорогу и мост, перейдя который, оказались в деревне Дудино, в трех километрах от Монастырщины. Ели живые добрались до дома, но санки с дровами не бросили. Как только вошли, все выскочили в коридор, и стали нас ругать, потому что мы заставили их волноваться, а ведь шёл уже двенадцатый час ночи. После рассказа о происшедшем, тетя Сорка сказала: «Хватит, больше в лес вы не пойдете». Но через пару дней, когда улучшилась погода, мы с мамой снова пошли в лес за дровами, ведь печку топить нужно было.
Рисунок Ивана Кудрявцева