Умозреньем кочующим,
как впрочем, кочки родные обжившим, –
кичиться хочу ли?
Над искренним стихотвореньем –
я мёртвый воскресший, тянусь – к пережившим –
нечаянным словом, беременным чудом – роднящего неба –
где б не жил, где б не был…
И вновь благодать, лишь угадкой, по кругу –
тосканских девяток, не помня, гуляет…
Бог знает – где встретят,
где – не заметят,
где – светом глубинным на путь мой ответят,
где – голову срубят над блюдом роскошным,
по прихоти иродовых шараваров:
не пожалеют свинцовых горошин
в перине – посмертной, не греющей славы…
Всё это имеет значенье – не в миги –
когда оттолкнувшись от звука иного,
рождённого свыше, в ком-то, когда-то,
я – вновь прозябаю лозою реликвий,
над чашей родного – всесветного слова,
в котором, – шеломом кочевника кочку,
с пучком ковыля, сквозь меня просквозившим,
качает по стыни Балтийской,
по сини Адриатической –
тине Каспийской –
Эгейской беде,
не вощённого слуха –
Воронежской тягой, тоской Флорентийской,
неистовством кюев, в темнице Иркутской,
да мало ли чем? – оглянусь и увижу,
как волки раскосые рыщут под Курском,
как вятские стрелы гиен евразийских,
разят без проблем,
в виде молний над степью,
будь то, за Или, или возле Илека…
Люблю человека, вообще человека –
его Божьей сути великолепье,
врагов его духа,
везде –
ненавижу!