Стоит ли сказывать дважды
о рыбке золотой, о море и избушке,
ведь о том рассказывал однажды
всем нам известный Пушкин?
Однажды рыбу дед удил.
Не для забавы - для обеда.
В пруду сам старый рыбу разводил,
а рыба думала, что разводила деда.
Слыли образцы особой масти,
а по сему, скрывая нервную улыбку,
старик, потягивая снасти,
боялся и не встретить рыбку.
Но рыбина в лучах забилась,
играя солнечными бликами,
она же к деду обратилась
совсем не рыбьими криками:
"Отпусти ж меня на волю, старче,
чистая кантуется халява,
не сгожусь, поверь, я в харче,
постна поскольку и костлява".
Рыбу дед поймал уже шестую
и был покров у каждой золот.
Не отпускал дед золотую -
не позволял реальный голод.
И вторит скользкая подруга:
"А, если б я была такой,
как та волшебная белуга,
что пайку носит с черною икрой,
подобием небесной манны...
пожизненно на то уж коли?"
но дед вздохнул и положил ее в карман,
вопреки он рыбьей воле.
Старик переживал о брюхе
и иногда лавировал ужом,
но никогда не врал старухе,
ожидающей с разделочным ножом.
Ор критиков слышен: "Осёл,
рыбку съесть - мотивы слабы,
не взяв сполна от рыбы всё
с учетом пожеланий бабы!"
Хоть дело быта было скрыто,
все ж, в несуществующем окне
критики увидели разбитое корыто
и даже след его, впечатанный к спине.
Знать в акте деда вовсе нету смысла,
имеется лишь парочка проблем:
над стариком тем хворь нависла -
с рожденья был он глух и нем!