А над Таллинном гроза пробежала
От «Русалки» и до автовокзала,
Перемыли бесконечные струи
Очарованность его молодую!
По гранитной мостовой – камень в камень –
Снова щёлкает народ каблуками,
Словно ливень для него был матрёшкой,
Собирающей дождинки в лукошко.
Сгинул тучи полумесяц терновый,
Чисто небо над соборами снова,
Волны катятся на берег валунный:
Ах, какой же ты красивый и юный!
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Сырть ловится на Пирита-реке –
Ручейника из трубочки достанешь,
Насадишь на крючок – и в полводы,
Натягивая леску для подсечки.
На Агидели крупный язь клюёт
На «коромысло» в стадии имаго
И на личинку этого же фага,
Включённого в земной круговорот.
Карась в карьере вежлив, утончён,
И, за губу изловленный по маю,
Он покидает водную среду
Без выброса в неё адреналина.
Я на него бесчувствием похож –
Лет двадцать пять живя в чужой столице,
Я от своей сумел отгородиться –
Там сверху ложь и здесь такая ложь...
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Единица на один не делится,
Единица на один не множится…
Лёгкая приятная метелица
Декабрю намыливает рожицу:
Ты не любопытничай по вечеру,
В окна не заглядывай, и нечего
Отвлекать от дел молодожёнов,
Холодом судьбы не опалённых!
Там совсем другая арифметика,
Не для взглядов посторонних с улицы –
Очень обнажённая конкретика
Сумасшедшим равенством плюсуется!
Ничего на завтра не оставлено,
Новый день – в нём новое сложение!..
Лёгкая метелица по Таллинну –
Зимний вклад в таблицу умножения…
«»»»»»»»»»»»»»
Над первым снегом ноября
На Таллинн выплыла заря
И заскользила, словно мышь,
По гребням черепичных крыш.
Мышь опустилась на карниз,
Пушистый шорох прянул вниз
И лёг на камни мостовой
Живой-живой, живой-живой!
А я по городу топ-топ,
Снежинка в глаз, снежинка в лоб
И тает ласково в руке
Чужой женой в особняке.
А мне её совсем не жаль,
Я не судья, не сенешаль,
Пришёл и Цезарем ушёл,
Задрав и опустив подол!
Горел камин, шумел камыш,
И за окном шуршала мышь,
На белом лике ноября
Начертано: я жил не зря!
И Старый Город в тишине
В глаза заглядывает мне,
А я шагаю и пою:
Я ВАС ЛЮБЛЮ!
«»»»»»»»»»
Старый Томас не любит, когда умирают живые.
Цок, цок -- это кони, уздечки, подковы.
Тук, тук -- каблуки с деревянной основой.
Шорох, шелест и скрип -- это юбки, рубашки и джинсы.
Юбкам тысячи лет, джинсы вторглись хрустящей новинкой.
Суета и аншлаг, вернисажи и просто попойки,
Деловой разговор или драка у цинковой стойки,
Безобидный турнир и любовные дамские взоры
Оживляли всегда утонувший в столетиях город.
На квадратные камни ложились легенды и были.
Их бомбили и камни стенали и ныли,
Не смыкали глаза одуревшие белые ночи,
Серой пылью на серые дни кровоточа.
Мостовые сейчас натираются нами до глянца,
Старый город привык к путешествующим иностранцам,
Инвалютные рты заполняются пеной пивною,
Дешевизна для них, обходящая нас стороною.
Белый рыцарь на башне
Не вчерашний,
А нынешний рыцарь
В белых пятнах от шашней
С постоянно икающей птицей,
А баклан громоздится,
Срывая чешуйки металла,
И ржавеющий рыцарь
На лицо опускает забрало.
Прячь глаза и не прячь,
Всё идёт, как положено, рыцарь,
Полоса неудач
Незаметно стекла по ресницам.
Голубой небоскрёб,
Отражающий лунные взгляды,
Круто выпятил лоб,
Прикрывая твою балюстраду.
Старый Томас, портной, пивовар и затейник,
Без тревоги глядит на людской муравейник,
Он уверен, что бомбы не взроют его мостовые,
Да и рыцарь не любит, когда умирают живые.
"""""""
За Длинным Германом луна качается,
Со Старым Городом весна встречается.
Маркизы вздёрнуты и за витринами
Цветы рябиновы и апельсиновы.
Цветы сиреневы и фиолетовы,
Гвардейцы кактусы, все с эполетами.
Колючей завистью в тебя впиваются.
Тебе влюбляться в них не разрешается.
А ты уйди от них как можно вежливей,
А ты люби меня, люби по-прежнему!
Взаимно буду я, как полагается,
Свидания попусту не назначаются.
Весна по Таллинну, весна по городу.
Ты не спугни, любовь, ночные шорохи…
"""""""
С утра по Таллинну метель многополосна,
Декабрь-насильник изодрал ей юбку в клочья
И хлещет лентами любви по ёлкам-соснам,
Психуя, что не завершил он дела ночью.
Юна метелица, свежа и непорочна,
Ложится мягко на асфальт и на машины,
И к тёплым окнам прилипает телом сочным,
Подушкам снега на карнизах плавя спины.
На стёклах плюс, но у земли немного минус.
На Финском волны промывают постоянность.
Я тоже вбился в эту жизнь случайным клином
И на метель смотрю глазами ветерана.
Снег не снаряд, и город дышит как и раньше,
Уже трамвай со снегопахом давит рельсы,
И мне не индульгенцией, карт-бланшем
От времени сигналы в мозг: надейся!
Куда ж я денусь, если я -- ЖИВОЕ,
Горячее и мыслящее ЧТО-ТО
И, может, не случайное в полёте
Декабрьского ветра над волною…
«»»»»»»»»»»»»»
На озере Харку воды по колено,
Зелёные щуки толсты и надменны,
Они пресекают любое движенье
Без видимой ярости и снисхожденья.
Панамка светла и причёска хвостишком.
Кому-то дела, а кому-то делишки.
Нахмурясь, малышка полощет штанишки,
Смывая обеденной каши излишки.
Песчаное дно шелковисто, прохладно.
У хмурой малышки любовь шоколадна.
Воскресные дни для меня карамельны,
Но их не затянешь в сухой понедельник.
Во вторник не втянешь и в среду не выйдет.
Такая досада, такая обида!
Пять дней без тростинок на озере Харку,
Пять дней задыхаться в рабочей запарке!
Пять дней! А ещё вечера рюкзаками!..
Глаза поискристей, чем кварцевый камень,
Лучатся холодным безрадостным светом
И два одеяла как два парапета.
Смахнуть одеяла -- простое решенье,
Но я уже вжился в свои воскресенья,
И женщина, рядом лежащая, тоже
Без будней своих обходиться не может….
"""""""""
По застывшим турникетам,
По раскидистым каштанам
В Кадриорге бродит лето,
Спотыкаясь полупьяно.
Вечер томен и завистлив,
Липа старая игриво
Перечёсывает листья,
Перетряхивает гриву.
Ей пристало молодиться,
Чтобы к ветру прижиматься
Очень юною девицей
Не за двадцать, а в пятнадцать.
Ты глаза закрой на ветер,
Я на липу ни мгновенья,
В этом полупьяном лете
Слишком много нетерпенья.
Но тебе давно за двадцать,
Я не тот щеголеватый,
Мы не будем целоваться
При свидетеле закате.
Лето заберём подмышку,
Липу хлопнем по макушке
И пойдём творить делишки,
Сбросив на ковёр подушки.
До свиданья, турникеты!
Будь здоров, бродяга ветер,
Погуляй пока без лета
До ближайшего рассвета!
""""""
Давайте жить мирно, не ссорясь:
Вы в Пирита около моря,
Я здесь, на краю Ласнамяэ,
Где ветры свободно гуляют.
От вас до меня расстоянье
Всего на одно целованье,
А чтобы назад возвратиться,
Мне нужно уложиться в тридцать.
Но все измеренья лукавы,
Сапог у вас выдохся правый
И я растираю вам ногу
Как раз в половине дороги.
Приходится в снег мне садиться
И вам возвращать эти тридцать,
А так же десяток в нагрузку
За то, что сапог слишком узкий.
С ногою в порядке и всё же
Нам в путь отправляться негоже
Без новой горячей десятки
У всех на виду, не украдкой.
Осталось одно целованье
И я вам кричу: до свиданья!
И шепчет замёрзшее море:
Живите, живите, не ссорясь!
«»»»»»»»
От улицы Пикк и до улицы Палласти
Я ехал в трамвае.
Подвиньтесь, пожалуйста! --
Сказала ты мне, опускаясь на кресло,
А не в неизвестность,
А не в неизвестность!
В трамвае томилось июльское лето.
Читая газету, листая газету,
Ловил я всей грудью потоки событий
И ветер прохладный из окон открытых.
На склоне, где горбятся вечные тени
От сосен и половозрелых растений,
Меня пошатнуло, упала газета
К тебе на колени в прозрачное лето.
Упала газета к тебе на колени,
Прильнула крапивницей к тёплым ступеням
И крылья сложила, шурша сквозняками,
Суфлёрски звуча в неоконченной драме.
Ресницы взлетели, как два махаона.
Трамвай через тени взбирался по склону,
А сердце упало в твою неизвестность
С газетою рядом в потёртое кресло…
Сегодня рождественская распродажа,
Знакомых товары со скидками вяжут,
А нам безразличны товары со скидкой
И Клаусы с гномиками на открытках.
Мы смотрим друг в друга, как в знойное лето,
Ресницы в ресницы, ответы в ответы,
И ловим губами пылающий ветер
Из не постаревшей июльской газеты.
""""""""
Заблудилось где-то лето
И расплавилось в жаре
Африканского балета
Со слонами на ковре.
В рыжих таллиннских закатах
С облаками на груди
Копошится виноватость
За хрустящие дожди.
Глаз ничем не будоража,
Не крича в раскрытый рот,
За пейзажиком пейзажик
Каждый день один и тот.
Зелень, зелень, снова зелень,
Капли грузные на ней,
Разве что Елена-Хелен
Этой зелени цветней.
Что вы, я не протестую,
Я глазами вечно «за»,
За лирическую пулю
В светло-серые глаза!
Дождь дождём, любовь любовью,
Мир Еленою согрет
И ночник у изголовья
Сонно жмурится в рассвет...
«»»»»»»»»
Трезвонь, трезвонь
во все колокола:
ты здесь была
ладонь в ладонь
со мною,
и крепостная башенка плыла
над городом с изящной стариною!
Я тоже, тоже
крикну в унисон:
о, боже,
сохрани мне этот сон,
не разрешай мгновенью
удалиться,
чтоб выпасть тенью
за ЕЁ ресницы!
Пусть память отмечает
красоту
паренья чаек
в Таллиннском порту
и дымке моря в трагедийность лет
строкой пусть впишет милый силуэт!
А я, глаза
раскрылив до свеченья,
вернусь назад
из диалога с тенью,
нет, не с твоей, а с тою, непонятной,
где позолота выгорела в пятна…
Трезвонь, трезвонь,
и руку протяни
ладонь в ладонь –
и дни
шагнут за Таллинн,
и август упакуется в туман,
чтоб никогда не дописать роман,
который мы с тобой не дочитаем!
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Над Таллинном вьётся жабо облаков,
На башнях в бойницах не видно стрелков,
И падает в глубь воскресенья
Моё одинокое пенье.
А мне бы хотелось дуэтом с тобой
Запеть, и пройтись по брусчатке рябой,
И бахнуть из бронзовой пушки
Картечью по лунной макушке.
Ты спросишь: зачем?
Но к чему тут слова,
Душа менестреля полна озорства,
А ты ему не предлагала
Любви ни на ломаный талер!
А стража ночная проходит, звеня
Доспехами...
Ты посмотри на меня
И я тебя взором ответным
Сражу, как огнём пистолетным!
Над Таллинном снова плывут облака,
У женщины знатной судьба нелегка,
А я своим искренним соло
Не вскрою у башни засовы...
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Время бежит по кругу, не спотыкаясь впотьмах,
солнце восходит с юга, это пришла зима
и затопила Таллинн шорохом вьюжных дней,
ночи длиннее стали, значит, и сны длинней.
Не просыпаться мне бы и досмотреть сюжет,
где нерешённый ребус – севший на риф корвет,
ждущий часа прилива, чтобы спокойно всплыть
и не считать пугливо бьющие в грудь валы.
Море не терпит слабых, смахивая волной
сотни различных фабул с лика коры земной,
не возвращая снова даже героя в строй
тяжких когорт былого с воинскою игрой.
Ах, до войны ли мне ли? -- перебродил мой век,
выпал в зеро умелец, словно прощальный снег,
крабы со дна морского пробуют на зубок,
правильно ли подкован мой сумасшедший слог...
Правильно! – я брыкаюсь, клешни ломаю им:
я не трусливый заяц и не безвольный мим! --
и, распугав креветок, жаждущих плоти кус,
к гибнущему корвету всею душой тянусь...
Пала зима на Таллинн, Финский залив во льду,
что ему до баталий смерти и жизни в бреду
вирусного поэта, кашлявшего в мозги
всем совладельцам вето в хорде одной дуги???
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Бетонный мост над Пиритой-рекой,
Теснятся яхты кучно у причала,
Недальний остров чайкою морской
Лежит на глади, дремлет – укачало.
На черепице солнечная вязь,
Берёзы в благородном юном блеске –
Октябрь возмужавший, торопясь,
Подносит им алмазные подвески.
Раскрыв блокнот, восторженно пою
И буквами записываю ноты:
Ах, осень, размалёванность твою
Не передать ни красками, ни фото!
Не проще ли по берегу пройтись
И молча подпитать сердцебиенье
Тобою, удивительная жизнь
В осеннем многоцветном проявленьи?
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»