ПАПОРОТНИК
«Угличский удельный князь Дмитрий
был посажен в темницу при Иване III,
где провёл более пятидесяти лет
и умер в царствование Ивана IV»
Постарались бояре хитрые,
царь в расправе был лют и скор –
посадили «удельного» Дмитрия
под охрану да на запор.
Был наказ караульным даден,
чтоб сидельцу от царских щедрот
выдавали полхлеба на день
и отпели, когда помрёт.
И стражи тот наказ держали
даже крепче, чем «сам!» велел:
отощавшие мыши сбежали
из избы, где «удельный» сидел.
Годы шли.
Стены тайну хранили.
Годы шли, словно ночи без снов.
Годы шли… И царя схоронили.
Шли…
Зарыли и царских сынов.
А в темнице, где воздух спёртый,
узник долгую жизнь доживал.
И пришёл к нему сам – Четвёртый
(внук того и тоже Иван).
Опасаясь негожего умысла,
старца подняли двое верзил.
Глянул царь на него и задумался.
И, весьма удивлённый, спросил:
«Говорят, ты пред нами грешен
и за это в оковы взят.
Ты полвека здесь душу тешил,
что ты понял за – пятьдесят?»
Он стоял молодой и грустный,
чуть заметной бородкой тряся.
«То и понял, – ответствовал узник, –
что с великими спорить нельзя».
Царь велел разрубить оковы;
раны зельем велел притереть;
и вопрос ему бросил снова:
«Что намерен ты делать впредь?»
Плыли к матице сети паучьи;
утопали углы в грязи;
и сверкнули глаза колючие;
и услышал владыка Руси:
«Знаю я,
по языческой
древней
вере,
о ту пору,
как в межень воды по ручьям,
в середине лета,
на Ивана Купалу,
папоротник цветёт по ночам.
Говорят, его цвет исцеляет недуги любые
и владельцам цветка чародейства законы ясны –
отыскавши его, завсегда прозревают слепые,
и горбатые карлы уходят, как девки – красны.
Мне бы только дойти!
Околдованный думой заветной,
сквозь оковы и годы несу я заботу свою:
у мелеющих рек разыщу я цветок заповедный
и не стану срывать,
а до зорьки над ним простою.
И когда поутру загорланят весёлые пивни,
и росистые нивы застелет клубящийся дым,
брызнут в землю с висков моих белые ливни,
и пойду я по миру уже молодым.
Потому и живу, что мне чудятся ратные клики,
что идут мои воины, вражьи заслоны круша».
И невольно попятился царь великий
и к двери сделал быстрый шаг.
И, боясь, что уж милостив свыше меры,
обернулся, с трудом разлепляя рот:
«Ишь, раскаркался ворон серый!
Здесь состарился – здесь и помрёт».