Начиналась она
где- то возле пупка,
А затем опустилася книзу.
Правый бок живота
прободнула слегка
Проскользнув, словно тень по карнизу.
Я на правом боку
норовился лежать,
Притянув к подбородку колени.
Не смогли мне помочь
ни жена и ни мать,
Хоть у них животы не болели...
Защемившихся
нервов моих корешки
Жевлаками забились на скулах...
Неужель от придатка
какой-то кишки
Червяком мое тело согнуло?
Врач из скорой -
веселый юнец - окулист,
Здесь, на скорой имевший полставки,
Успокоил, сказав,
что мне выпишут Лист*,
А потом, подмигнув санитарке,
Сунул палец в живот
так, что начал я выть,
Словно в полночь на кладбище духи...
“Вам, голубчик,
разборчивей надобно быть
И не пить разливной бормотухи.
Нету Блюмберг-симтома,
зрачок не вспотел,
И почти что нормальная терма...
Унитазная поза
мыслительных дел
При аппендиксе не характерна!
Вам растройство желудка
нагнала тоска,
Или та вон - в цветном крепдышине...”
Указательным пальцем
крутнул у виска
И уехал на скорой машине.
Ну с какой бормотухи!?
Я вовсе не пью,
А уж если и выпью с устатку,
То не крымских разливов
чернильное “blu”,
А Смирнофф иль Немирофф... Иль старку.
Ну, сказал...
Что я - бомж с хоботком иль пчела!?
Есть Москвич, есть сарайка... Как вилла...
Стоп! А точно,
как раз проходил я вчера
Мимо рюмочной “Крымские вина”,
И раскрытая дверь
на меня ветерком
Чем-то кислым два раза пахнула.
Может ЭТА зараза
с густым матерком
Червяком мое тело согнула?
Нет, а может быть это
и вправду жена?
Мстит за ту секретаршу с ногами?
Мерзкой гадости в чай
незаметно влила
И мечтает наставить рога мне?
То-то все по ночам,
растворяясь в раю,
Мне лопочет: “МедвЭдик, медв Эдик!”
Я - то думал она
про мужскую мою,
А она чей об Эдьке - соседе...
Эх, как встану с постели,
как двинусь войной-
Покажу всем, где Крым-м и где Эдик-с!!!
Только к радости общей
всех болей виной
Оказался проклятый аппендикс!