Здесь не Охотный ряд, не Птичий рынок;
здесь за бесценок душами торгуют.
Шумят торговки: "Свежие, с поминок!
Поторопись, народ, не до заминок.
Почти задаром! Выбирай любую."
Здесь низкий спрос на душу музыканта,
и вам ещё приплатят за поэта.
Зато дерутся из-за коммерсантов,
с руками рвут их, словно раритеты.
И на последний бой больных курантов
внимания никто не обращает:
базар гудит в сочельник и на Пасху!
Хотя в рядах не яйца и не маски…
Ни днём, ни ночью пусто не бывает
святой водой не смоченное место.
Сугробы матовые плотно закрывают
его от сочинителей рассказов.
Под оберегом прочной крыши кресто-
образных оголённых вязов
прутом стегает щёки сиплый ветер.
Земля и люди в чёрно-белом цвете!
Товар лицом не преподносят робко,
из-под полы. К чему нам эти прятки?
Он у кого-то - с бантиком, в коробке,
а у иных он упакован в пятки.
Я тоже тут со скромненьким лукошком.
На том, что в нём, скребут противно кошки.
Снуют мурашки по спине, икота.
Ловлю позёмку резкую, сухую.
Другой давно бы внутренности продал,
а я - безбожник! - всё ещё торгуюсь.
Я буду после приценяться быстро,
найду себе дешёвый заменитель.
"Скорей сюда! Пятак - душа министра.
А может, душу гения хотите?"
И стар и млад по сторонам шныряют,
присматривая что-нибудь по вкусу.
Мужья как будто шляпы примеряют,
а жёны - вроде платья или бусы.
В очередях все возрасты покорны,
и если судят - тихо, непредвзято.
Ложится сумрак удовлетворённый
на сонмы черт, калейдоскопы взглядов.
Здесь не Охотный ряд, не рынок Птичий…
"Эй, налетай! Потом, поди, не хватит."
Не видим мы: за пестротой обличий
всего один таится покупатель.