* * *
Тоска.
Дойти до слабости и транса.
С ума сойти –
московское пространство…
Сергей Журавин.
Питерский интеллигент, брадач
изрёк спокойно, но язвительно:
- У-у… город. Бестолковый удивительно.
С 16-го века
не изменился московский чёрный люд –
юродствуют, бранятся, пьют и бьют.
Третий падший Рим…
Москва – мозга – тоска.
Средоточье – безумия и червоточья.
Шприц Останкино…
И красная игла зияющую высь прожгла.
И липкая как в детстве.
Страха мгла внизу слепила…
Асфальт, неон, мерцая влагою,
зелёно-сине-красным плыло.
Змеиное шипенье шин.
Дождь. Светофоры, рёв машин.
На Гончарова лит. Общага.
Без газона - голо-мрачный сквер,
молочный – подле (тень эпохи подлой) –
с колючей проволокой – мясокомбинат,
и в эту темь и жуть –
всегда я жалок, слаб и виноват.
И страха мгла внизу слепила…
О страх, о право силы.
Бровастый, был ещё и бюрократ,
и казнокрад великий, «миротворец».
Олимпиады год. Гэбе метла
крамолу – на сотый километр,
как проституток выметала…
И бард ушёл. Поэт. Его не стало.
Хрипатый, яростный великий.
И не овечьи – человечьи лики.
Россия – скорбь и немота.
Но не казённая, не та.
Ваганьково. Направо у входа,
гитара и цветы, цветы –
и ширилась, росла могила…
На годовщину, за оградою,
С Кольцовым мы лили чернила.
1981