Утихли поля утомлённой Европы.
Лишь шпоры звенели в уюте гостиных.
Копались в навозе солдаты-холопы.
В разврате жил свет и в забавах невинных.
Жуковский впервые коснулся Гомера.
И снова в почёте Вольтер и Расин.
Искусство теряло изящность и меру.
Но мэтром словесности слыл Карамзин.
Обласкан наградами храбрый Раевский.
С царём Чаадаев добился беседы.
Шумел многоликий и праздничный Невский.
Пером состязались две новых газеты.
Впервые читал свои вирши Рылеев.
Впервые влюбился обидчивый Кюхля.
Молоденький Пушкин в то время лелеял
Надежды, которым назначено рухнуть.
Сперанский ещё не оставил реформу.
Ермолов орлом наступал по Кавказу.
Введён был артикул на новую форму.
Лечить научились срамную заразу.
Парады и порки творил Аракчеев.
И гвардия в ногу упорно шагала.
Герои тогда презирали лакеев.
Свобода ещё никого не пугала.
Женился на польке наследник престола.
Другой цесаревич прослыл патриотом.
Считал: вольтерьянство – порок и крамола.
Его записал в арестантские роты.
В Столице, в России и в Божьем устройстве
Всё было как будто ужасно непрочно.
Во всём этом благополучном спокойстве
Следы перемен проступали порочно.
1979 (ред. 2009)