Русалочка

Карелиан
Что тебе рассказать о тех, кто тревожит гладь океана, – и кто скрывается там, на дне?
Всё, чем я владею, нетрудно тебе отдать, – о тебе мои песни при золотой луне,
о тебе мои песни, трепетны и горьки, я пою одному тебе, о тебе одном, –
и с улыбками в волны бросаются моряки, и, спастись не пытаясь, сами идут на дно.

Что тебе рассказать о том, как ложится тень корабля на ребристые спины проворных рыб?
Я ведь знаю цену любви у земных людей – ты бы стал весёлым и ласковым до поры,
называл меня самой близкой и дорогой, приучал к теплу, увлекал, за собой манил, –
а потом оставил, спутал меня с другой, безголосой, но с цветом глаз и волос – моим.

Что тебе рассказать о том, как тонка, нежна белоснежная пена на гребнях больших валов?
Если бы я тебе, любимый, была нужна, - ты меня отыскал бы, пришёл бы ко мне на зов.
Я сидела одна вечерами на берегу, где булыжник до белых мозолей волной истёрт;
я забыла покой своих голубых лагун, я забыла весёлые игры своих сестёр.

Что тебе рассказать о том, каковы шторма? То, что видел ты, – просто лёгкий вечерний бриз.
С той поры, как тебя увидела, я сама – как разбитый корабль, океаном влекомый вниз.
Мне не нужен твой каменный замок, холодный зал, музыканты, и танцы, и взгляды чужих людей;
чтоб увидеть тебя, можно просто закрыть глаза, не встречаясь с тобой, нелюбящим, каждый день.

Что тебе рассказать о том, как мерцает лёд на большой глубине, в нетающих ледниках?
Кто ещё, мой свет, об этом тебе споёт, кто ещё споёт о глазах твоих и руках?
Я останусь там, где тебе не найти причал, я останусь там, где весь год холодна вода,
я останусь, как сёстры, – зла, весела, ничья; я отдам свои песни, но голоса – не отдам.