Начало
В страхе шире зрачки телескопов – непроглядна беззвездная твердь,
Но коней Откровения топот голос мой не сумеет стереть...
Руки стынут от нежности талой – собираю по капле в горсти
Лепет слабости в толще металла, что броней вороною блестит.
По границам пространства глухого Дух свершает над бездной полет,
Тьма, не зная названья другого, тьмою свет не пришедший зовет –
И во мраке не видит дороги, где бредет непреложная весть
О велении Господа Бога именами миры перечесть
Рокот звука глаголу опорой, речи внятной светильник зажжен,
Как ребенок в учении спорый, слово учится ходу времен –
Строки древних – спасительной нитью, чтобы выйти к сиянию дня...
Небеса – развернувшийся свиток.. И поют Бытия письмена.
Мы кто?
Мы кто? Вода соленая,
по которой бродят музыкантами ритмы.
Нас вылили в стакан тела, ограничили кожей... Хитро
улыбаются утру глаза младенца...
Дай лицо твое пальцами я ощупаю слепо
и от давних слез ототру полотенцем...
Изменился твой голос сегодня,
так бывает когда открывают душу.
Свое тело женщина несет на руках,
приходит и свет не тушит.
Ты целуешь ее осторожно и сладостно –
лаская рукою лоно.
И небеса готовятся к радости,
ангелочки болтают
и ждут бессонно.
Два океана соленых
сливаются в четвероногую плоть.
И музыкою два стона
в единую пропись нот....
Будущей зимой
Испей смирения глоток -
по-существу ты – одинок,
и счастье на бумажках.
А осень подвела итог,
и собрала событья в стог,
и первый снег в овражках.
Смотри – оденься потеплей,
не вызверяйся на людей –
они не виноваты,
что жидких выдались кровей,
что не хватает теплых дней,
что холода расплатой.
Пойди на запад, на восток –
осенний ветер дует впрок,
и там, где нынче лето,
наступит скоро зимний срок,
когда метель сшибает с ног,
и слишком мало света.
Найдется дудочка в снегу,
для ветра – ветер на бегу
возьмет три звонких ноты.
- Ты подсобишь?
- Я не могу – зовут на дальнем берегу ...
- Забыл ты песни?
- Что ты ...
Такая ночь...
Нелегко мне средь птиц, что поют.
Я – излишен.
Берег времени нового крут –
Не вползти, не услышат.
Плыть навстречу теченью,
к далеким, забытым истокам?
Чтобы птицам почище водицы?
Людей не смеши.
Лучше к окнам
Подойди, посмотри –
январи, феврали, да снега, да замерзшие лужи.
И горят фонари, как горели при мне…
Без меня? Нет, не лучше, не хуже.
Солярис
...................
Пастернак
...................
Лем
Предсказали жару. Но с утра на делянках небесных,
проросли облака, и цветною капустой белы,
вдруг они потемнели. И частым припевом из песни
дождь прорвался сквозь кроны, и дачные залил столы.
Я представил тебя – все быстрее, из мокрого сада,
наяву возникая, идешь к пересохшим губам –
не победным, с ухмылкой, военно-любовным парадом,
милосердием Божьим, что встречу устроило нам.
"Как поселок зовется?" - счастливо, растерянно спросишь,
и обнимешь меня – комнатушка, лодчонка, ковчег...
И отвечу: "Солярис", не вышло названия проще,
ты сушись, раздевайся, дожди зарядили на век.
Песенка об орешке
___________ «растопчу, чтоб большая»…
___________ «в рукав»…
Нате – душу возьмите, орешек лесной,
Не печалюсь – последнее дело.
Все, что в жизни случилось – зовется судьбой,
Вот под осень судьба и созрела.
Положите в карман, там, где мякиш для птиц,
Леденцы для детей ясноглазых…
Жалко только, что тысяча с лишним страниц
В тот карман не поместится разом.
Все мы смертны. Не стоит и воду толочь,
Льется попусту, в трещинах ступка.
Перетерты слова. Будет день, будет ночь –
Пуст орешек. Но нежность в скорлупке.
Пустыня
______________________________________Моему другу, Маэстро
_______________________________________ Михаилу Броннеру
Я построю стихи – из библейской извечной печали,
караванов, что к дальним колодцам идут, как плывут,
аравийского неба, что звезды звало изначально,
обнимать чернотой и качать под теченье минут.
Спит Иаков на камне – по лестнице ангелы всходят,
и мольбу о любимой несут по сапфиру к Творцу,
и обратно, во снах – долгожданную весть о свободе,
и сжимается сердце, и слезы текут по лицу.
Не птенцов, а стихи отогрели друг другу в ладонях,
и они от Ковчега, по небу рассветному – вдаль.
Но пески и пески, те же волны пустынного моря,
и воды жаждут губы, и жив, миражами, миндаль.
Подмастерье
Читая Мандельштама
и Пастернака
Есть ли магия слова? Конечно. Зелье – заговор вечных корней.
Пуст поэзии высшей скворечник, если нет песнопения в ней –
ада, рая, библейского знанья, счета буквами... Скучно порой?
Не влекут чернокнижников тайны? Хватит строчкам молитвы простой?
Может бредить строкой, что живее? Длиться в пении утренних птиц?
Литься ливнем в прозрачной аллее, и не ведать запретных границ –
и лететь, об асфальт расшибаясь, и стараться опять и опять,
от небес до греховного края в каждом слове любовь растворять.
Только все же понятней и ближе мастерская, где тело стиха
бесконечно шлифуют и рыжим закаляют огнем на века….
И стоят подмастерья, и медлят, и случайно забредший бочарь
снова в Бога, по-своему, верит – снова гонит рубанок, как встарь.