0.
Мир – это очень уж сложный знак.
Если бы я этот знак повторить смог,-
Прорвал бы натянутый саван пространства, как обойный нож – целлофан,
За непрозрачной пленкой увидел бы вечер, порт,
Лоснится дождь затяжной, качаются фонари,
Баржи, баркасы, у пристани – корабли,-
Перевернутые дома (крыши их – под водой), полые изнутри,
Полные света, не занимающие ни пяди земли,
Величественные - вблизи, жалкие, словно опавшие листья, вдали,
Серые, несмотря на тонны белил.
А дождь бы все лил и лил, а ветер качал бы свет фонарей...
Дорога взбирается вверх. На склоне крутом меж камней –
Седые оливы, в их древесине сухой - тысячи знойных дней...
Вервия их корней
Напоминают мне
Окаменевших змей
Или шеи и головы черепах,
От скользких потоков дождей
Зарывшихся в теплый прах.
Жаль, что земле нет дела до кораблей...
***
Эта тропа, и гора, что склонилась над ней,
И порт, и залив, и светлячки кораблей,
Морская поверхность, толща вод, и даже морское дно,-
Все уместилось с лихвой на одной лишь ладони моей,
Другою - защищено.
1.
Стамеска света вырезает на потолке узор,
Дрогнул воздух,
Толстым слоем намазанный на ковер,
Превратились в хлам
Вещи, жмущиеся к углам.
Мелькают беженцы-саженцы снов, калейдоскоп в окне,
В красное яблоко тьмы
Город вонзает резцы огней.
Время свернулось, как в кипятке белок.
Катится по тротуарам дождевая слизь,
Но не вниз, а в небо смотрит выпуклый купола глаз.
Рыбьей костью торчит в горле площади обелиск,-
Диабаз
Поперхнулся мрамором.
Щетки машин скребут по булыжника чешуе.
Словно гигантский сом, перед тем, как залечь на дно,
Он (город)
Ртом арены глотнул кислород на «О».
Колокол звякнул в брюхе его - золотым ключом.
Или кольцом.
Коричнево-серая, как кино,
Ночь
Обглодала мясо домов,
Накрыла улиц скелет парчой.
Колокол звякнул ещё...
2.
На скользких холмах этот город построен, меж опрокинутых сит кровель его воздух морской скользит. Здесь беззастенчиво резкие фонари - рвут упаковку мглы, обнажают тупые углы громоздких домов (каждый похож на комод). Люди устали в них жить, или наоборот, этим домам изображать из себя людские жилища с каждым годом трудней? Жесткий поток воздуха (или теней?) теребит тюль занавески (узор мне теперь знаком). Выдох летит из пращи солнечного сплетения (влажный ком) подобием «пощади». Этот же звукоряд за окном: подвижный пейзаж сипит через открытый рот. Город не спит, раскручивает водоворот – кто знает, что там в черной воронке, что? А засосет – где отпустит, где после ударит о дно? Может, в котельной, а может – в мансарде, не всё ли одно? Но почему-то хочется всем этот путь пройти, знаем ведь наперед - тайн никаких не найти, кроме, разве что, тайны пути. Даже если ключик из рук и не выронишь, все претерпев, за нарисованной дверью – всё тот же дешевый вертеп. Верно, всё дело в жизни, а время – лишь аттрибут её, вернее, так: на время мы смотрим сквозь собственное житьё-бытьё, лишь на часы пристально смотрит душа сквозь плоть (взгляд этот вЕками не прикрыть, не побороть). Выходит, простое устройство - кожа, мякоть, скелет – стеклянная банка времени на пару десятков лет? Именно это каждый из нас здесь узнал навсегда? А путешественник – тот, кто меняет «где» на «когда».
3.
Нет-нет, сюда я больше не ездок.
Здесь купола - покатее и ниже,
Здесь клейкой массой сглатываешь вдох,,
И аленьким цветком в болотной жиже-
Любой глоток.
Мой серый край – не запад, не восток...
Вы, гладкие безлиственные прутья,
Бесцветен воск ваш и бесвкусен сок.
Сто тысяч верст сплошного перепутья,-
Стальной да ледяной калейдоскоп.
Белесые прожилки тихих рек,
Библиотеки мутных отражений,
Уныл ваш взгляд из под припухших век,
Туманные и тусклые траншеи.
Ты спишь, моя уставшая земля,
Дрожишь в ознобе, тлеешь в пол-накала...
Полупрозрачны тени-тополя
У паралелепипеда вокзала.
4.
Здесь по ночам такие ураганы,
Что утром обнаружишь – унесло
Осенним ветром: мысли, веру, память…
Мне было поначалу непривычно,
Так неуютно, и немного страшно…
Особено впервые… Просыпаться
С душой пустою, легкой, не своей,
Не находя удобных прежних мыслей,
Задуманых до глянцевого блеска,
С закладками из запахов, с краями,
Протертыми до мимики и жестов,
С помарками от неудачных слов...
Как нелегко по-новому любить...
Как заново нелепо ненавидеть...
Но что поделать, если новый шквал
Уносит все, уносит даже скуку...
Мне кажется порой, что любопытство
Переживает бурю, как зверек,-
В подполье, в подсознанье, под землей
Инстинктов и желаний... Только шторм
Утихнет – сразу слышен робкий шорох,
Беззвучный выдох – Что же будет дальше?
Вот только невозможно различить,
Родилось это любопытство вдруг
Иль давеча? Вчера, позавчера?
Как угадать?..
Зато, представь, здесь вещи
Хранятся вечно, даже эти письма.
Письмо отправишь – утром почтальон
Стучится в дверь. Смотри, на всех конвертах -
Стандартный штамп... Сейчас... Не разберу...
Сургучный оттиск, видишь? «Отправитель
И адресат посылки идентичны!»
Как приговор «без права переписки»...
5.
Однажды утром встанешь и в окне увидишь сквозь узор прорех гардинных чужое рождество в чужой стране - лежит на крышах яркий новый снег, прозрачный, голубой, еще невинный, как грецкий нерасколотый орех, хранящий свято тайну сердцевины, свой немудренный уникальный клад, и в синем небе солнце - мандаринно, и запахи влетают коллективно: корица, хвоя, цитрус, аромат гвоздики. И разломлен, как гранат, созревший год: хоть полной пастью жуй, хоть по рубинной семечке смакуй, на вкус он будет горче, чем рябина, на вкус он будет слаще, чем рябина, а впрочем, знаешь, не один ли...?!