Родился в Москве в 1966 году. Закончил филологический факультет МГУ, где изучал творчество Е. Баратынского и Н. Гумилева. Переводчик (английский, испанский). Первая публикация - журнал "Огонек" (1992 г.). Книги стихов:: "1 1/2", "Второе утро", "Московская кухня". Публикации в журналах "Знамя", Континент", "Новый берег", "Крещатик", "Дети Ра", "Иностранная литература". Был участником студии И.Волгина и литературной группы "Рука Москвы"
Страницы Герман Власов и Прочие Опасности (псевдоним) на Стихи.ру закрыты
www.netslova.ru/vlasov_g/stihi.html
"... две щепотки пылевидной моли... "
В. Кальпиди
не-бабочки внутри бетонной кельи
живут до неприличья долго, но -
одна из них научена метелью
не в зеркало глядеться, а в окно.
там после-мотыльки свивают танец
в закрученные гнезда бывших рук
и крылышек, твоей щеки румянец
пыльцой алеет от волшебных мук.
здесь соли нет. зима скорее спящей
змеею кажется: копьем распята пасть,
язык зимы составлен из шипящих
и очень долгих гласных - не упасть
ему нельзя. он весело двоится
на недомолвки и полутона.
поземкой речь змеиная змеится:
"ты бабочка, ты тоже умерла".
вот белая змея шипит и дует:
"шла саша по шоссе сосала су... "
язык ее все время существует -
уже не на земле, а на весу.
и волосы как крылья распуская,
ты время просишь оглянуться вспять,
по снежному стеклу идешь босая
широких радуг утренних искать,
всамделишних цветов. и низкий ветер
ведет беглянку за воздушный край,
где, позабывши обо всем на свете,
играет в нарды сам с собою кай.
magazines.russ.ru/ra/2008/3/vl9.html
Воздух сделался влажным
как первый весенний побег.
Человеку не важно,
пойдет ли обещанный снег.
Незаметно стемнело,
набухло вечерней слезой.
Может, с веткой омелы,
а, может быть, с лунной лозой
фиолетовый Рама
в колодец заглянет. Опричь
золотого барана
привязывать станет и стричь.
Или горний хлопчатник
рассадит на серой земле,
чтобы мелкой крупчаткой
на улице и на столе,
Чтобы альпы в ладонях
с минуту молчали, пока
утечет ли утонет
болтливое время-река.
Не зима — замиранье.
В кроватную тишь с головой.
Пахнет детством и ранью
герани узор угловой.
Белый свет, перекресток
сегодня действительно бел.
Здравствуй, утро, подросток,
косая линейка и мел.
magazines.russ.ru/bereg/2007/15/vl10.html
И рыжеватых слов горошин
не жалко в августе, когда
с желаньем глупым и хорошим
ночная падает звезда.
Гори, космическая спичка,
вмиг освещая суету.
Мы – только имя, ветер, кличка,
орел и решка в область ту.
Наутро яблоки упали
на лиственный лоскутный плед,
на земляном ли одеяле
и мы проспали столько лет.
А надо было только ахнуть,
смутиться, чуду подмигнуть,
чтоб не растаять, не иссякнуть,
не раскатиться, словно ртуть.
Прохладно. Пахнет теплым хлебом.
Оврагом черным и нагим.
Я никогда смиренным не был.
Я изумленным был. Другим.
magazines.russ.ru/kreschatik/2005/3/vl1.html
На родине носят пальто и платки,
в растроганном небе волос завитки,
глаза, полудетские губы,
на родине дальней и грубой.
Еще назиданья, сугробы и псы,
унылые зданья и звуки попсы
из Африки или Ямайки,
а рядом - рука попрошайки.
Весна и в ресницах кошачьих ветла,
затертая книжка, округлость стола,
страница, отмечено красным.
А в форточке - влажно и ясно.
Гуляют ручьи, растворяется страх,
прозрачные руки берут за рукав,
за хлястик и в спину толкают.
Наверно, погода такая,
что я, как блаженный, сощурясь хитро,
иду на пустырь, где копают метро,
и пахнет родною и дикой,
прозрачной еще Эвридикой.
* * * * *
Октябрь невидимкой приходит в сады,
дрожит паутинка недавней беды.
Нет горестней муки, чем пасмурный день,
согрей свои руки и куртку надень.
Еще раз пройди мимо веток пустых,
покуда их первый мороз не застиг.
Сквозняк продувает, и клонится шест,
наш сад, будто табор, снимается с мест.
И машет платками, и прячет глаза,
куда же пойдешь ты, моя стрекоза,
запрячешься в нору, залезешь в дупло,
но будет ли впору светло и тепло,
но будет ли так же легко на заре
в тяжелом проснуться твоем янтаре?
* * * * *
"Была туманной и безвестной..."
Вл. Ходасевич
Сутки заняты заботой
очень тонкой и живой,
будто рядом держит кто-то
адресок в ладони твой.
Мнет бумагу, не решая -
написать ли, позвонить, -
но прозрачная, большая
вас соединяет нить.
И от этой связи мнимой,
с выраженьем нелюдским
проплывают серафимы
переулком городским.
И огромный двор не слышен,
словно баржа на мели,
только между белых вишен
вечные снуют шмели.
Время будто растянулось,
солнце плавит синеву.
Вот сейчас ты улыбнулась
и не знаешь почему...