Белая вобла открыла пустые глазницы.
Всплыла брюхом кверху у камня на том берегу.
Жабры склевали костлявые жадные птицы.
Я попрошу: ты забей меня в ящик, зарой тут, в снегу.
Я просыпаюсь от запаха снов на асфальте.
В кухнях из кранов сочится солёная нефть.
Вновь спотыкаться с балконов в неистовом сальто.
Летали газеты. И волосы стали гореть.
Ныряю до дна, чтобы пламя унять хоть немного.
И пожарные спят, и обрезаны дни и шнуры.
Проходя, уронили помятый букет на дорогу.
И на ощупь искали исходы из чёрной дыры.
Зачем-то богов по привычке считают богами.
Их всех, говорят, обязательно вешать на крест.
Чернеют металлы на пальцах. Толкнут сапогами.
Глазёнки покатятся в небо. Да прямо под пресс.
И вынырнут утром, холодной воды нахлебавшись.
Оставят заразу за разум. И высохнут вновь.
И слипнутся веки. Все годы уйдут, разрыдавшись.
В глуби батареи пульсирует тёплая кровь...
Я бьюсь головою о стены, но звука не слышу.
Так как положить окончание ужасу дня?
И невод мой снова на сушу выходит остывшим,
И мёртвая вобла невидяще смотрит в меня.
Это примерно то же время.