Йоханес, помнишь, я учила говорить тебя «ку-ку»?
Время бежит, а я все так же могу
Пристать к любому, кто мимо вообще-то шел.
До сих полна надежд, ярких, как китайский шелк.
Йоханес, помнишь, ты оставлял меня одну, а сам уходил смотреть телик.
Я надрывалась в крике, что «сижу, мол, жду», ты возвращался и рассказывал мне про Элли
Сестренку свою. Потом про машину, квартиру, родителей,
Работу, потоп всемирный и потепление, официантку с Таити…
Я не знала, где твой город, подумала, что ты из Исландии,
Так и назвала тебя – шведа-исландцем.
Я рассказывала тебе о Сочи, олимпиаде, панде
С рекламы, о России и, конечно же, о своих танцах.
Ты как все думал, что у нас смертельно холодно,
Едим мы деревянными ложками, и медведи по улицам.
Тебе было 24, ты говорил что-то вроде «зелено-молодо»
И сам себе жарил курицу.
По пятницам у тебя была традиция – посидеть с друзьями у стойки барной.
В такие вечера я что-то читала или тоскливо листала англо-русский карманный.
Йоханес, я не буду это отправлять, а, значит, переводить на английский.
Ты, наверное, опять закурил и выпил очередной свой виски.
Написал в никуда, что русский собачий холод в цивилизованной Швеции,
А завтра опять на работу, на лекции.
Тебе уже не 24, но все по-старому. В телик
Мутным полупьяным взглядом.
Уже давно замужем sister Элли.
В квартире тепло, но холодно одному. И никого нет рядом.