Степь же да степь кругом. Да твою же мать.
Миноса так же. Тем же. Клянусь Ахероном,
в эти края надо было послать Хирона -
даром кентавр - хватит детей стращать
заунывными толкованиями закона.
Мысли, душа, поводья заиндевели.
Прячешь лицо в шарф Ариадны, точно абрек -
морозу не важно, римлянин ты или грек.
Фыркает лошадь. Ещё на прошлой неделе
опротивевший колокольчик выброшен в снег.
Всё приедается. Ночь, плоскогрудая степь.
Колея, точно вялые бёдра, не возбуждает,
но сани скрипят, равнодушное время шагает,
и вера - дорога не вечна, как шахтная крепь
изъеденный штреками горя мозг подпирает.
Дорога не вечна – твердишь, выдыхая пар,
вдыхая мороз пополам с рассветом. Дорога
на девять десятых из ожиданья порога,
на одну же – из медных труб и лавровых нар,
коли сладишь с чёртом и не разгневаешь бога.
Дорога – лишь поиск дороги. Тем паче здесь,
где хоть убейся, но не сыграешь в прятки.
Где поджимается, точно лужа от тряпки,
притихшая от громады пространства спесь
и скрипят полоза, как неухоженные зубчатки.
Так что кури, Тесей, за верстой версту,
без табака это было бы вовсе кисло…
И вспоминай октябрь, последние числа,
рыжие листья, камин, горящую бересту…
Думать о завтрашнем дне – никакого смысла.
Думай о прошлом. Как Ариадна спит
с полураскрытыми исцелованными губами,
со щекой на ладошке. Не важно с кем. И мольбами
не утруждай грядущее. Пусть молчит,
кашляя тлеющего календаря клубами.
Кто же мог знать, что лабиринт таков -
плоские мили пространства, как блин литавра,
тишина, гнетущая плечи что вес двутавра,
и напрасные поиски материальных врагов.
Кроме тебя, другого здесь нет Минотавра.