Эти снежные волны намётом
на уровне призрачных в пору, ночную февральскую, крон:
есть намёки
на очертанья движений
(едва уловимых –
и лишь на мгновенье)
утраченных мною любимых…
Стаей милых теней
наполняет в сей миг небосклон
роговицу, сетчатку, зрачки –
эти сети, бредовые бредни,
мордушки, сачки,
невода
неизбывной печали
моей
по оставившим здешние дали…
И чем крепче сердце сжимает
непоправимая зрением этого
света
беда,
тем правдивей родное в родное перед глазами моими
живыми
врастает…
Только вспыхнет в сознании: «Это!» –
и Оно, дорогое, не дешевея нисколько,
облик
облаком
изменяет…
Знаю,
стон
через призму обыденности
визуального воплощенья
лишён,
но когда не один биллион
наших стонов в урочище «небо – земля»
вдруг сбиваются в общую белую стаю
сквозящего выпукло мокрого снега,
если даже не вижу,
но милое, что навсегда остаётся,
как будто бы исчезая,
оголённого сердца приветствуя веком,
кроной нервной системы: снежинки,
былинки,
слезинки
над бруствером рамы оконной
балконной
реальной –
реальный,
реально я осязаю
и вижу картинки,
картины,
скульптуры
жизни духовной,
сакральной…
С непониманьем
мне кровного
хмуро
схожусь в поединке
и в небо снежинкой
резной
улетаю…