ГОРОДСКИЕ ПОЭМЫ
Обломанность /задоринок, сучков/?
Обломовская склонность к постоянству
Удобной позы - пусть летают мысли,
А сами лёжа зла не сотворим?
Но рифма разжижается...
Но ритм
Не может - лёжа...
Заедает проза,
Как говорят поэты, заедая
Кулинарией светлый алкоголь.
...Итак, пейзаж с паршивую овчинку - с окно.
Газона стёртое сукно. Противувзглядный
параллелепипед, а на газоне - пара лилипутов,
которым всё пока разрешено. /И главное, что
хочется, и даже обидно, что запрета не дано/.
А рифма-то откуда?! Всё равно...
Ни даром не хочу, ни на продажу.
Всё надоело - нет же, надо есть
Пресыщенным, не в меру раздобревшим
И благодарным взглядом, да и лесть
Нет-нет, а подливать, стремясь - пореже.
Стремясь - спустись, стремяночка, с небес,-
К другим ландшафтам, к звёздным брудершафтам,
Да и к земным.../“Того?“
Ну что ж, не без
Того, как не без тела и душа-то.../
Ах, эти скобки...Ладно б - на двери
Да на бумаге... Дышим через скобки
Железные. Попробуй, отвори...
Не пробую, хотя и не из робких.
А пробую /уже в который раз/
Противувзглядный дом /уже на крепость/...
Не может быть, чтоб я любила вас,
Столбы, газон, и прочая нелепость.
Вы мне даны по ордеру, в окно
Вошли, как входят шайбами консервы
В наборы с кофе; как входили, но
Дороже стал.
Тем более, не сетуй,
А торжествуй: лишь тот, кто одержим
Останется от гущи претендентов -
И суррогат, и чаевой режим
Утешат прочих.
А тебя?
Да тем-то
И маюсь, и июнюсь, и ... Пока
Довольно /слава Богу, что не больше/.
А там, за крышей, - тоже облака,
А их не видно...
Господи, не болью ж
Всегда, как той злодейкой - алкаши!..
Она же тоже может притупиться,
И доконать, и кто-то - „согреши“
Подскажет сердцу как первоубийце:
В утиль её! В прохожего! В царя!
В царя... В царя... О, магия последних,
Случайных слов... Пропасть - так хоть не зря...
/Но мысль - потом. И кара. И наследник.../
В царя, в царя...
Но где ж его возьмёшь...
Перевелись достойные кинжала...
А пачкать сталь чиновничьей возней,
Лакейской кровью - лучше книгу жалоб...
Нашли язык, чтоб смерть не оголять,
Чтоб им не вешать нас, а нам - вериги:
Одни плывут как пена в „жигулях“ -
Другие пишут жалобные книги...
Поэты с царедворцами: Ату -
Ау... Совместный аут... Странно...
Сближали кубки Цезарь и Катулл -
И сталкивались мужество тирана
Завидовать свободе соловья:
Что не прикован к должности отцовой,
Что может плакать или целовать
Открыто - хоть на площади дворцовой,
/“Гай“, - посвист ветра, - „гей!..“
и сам шалел/
А тот в ответ не каялся - скандалил,
И эпиграммой жалил, и жалел
Диктатора в мальчишеских сандалях.
Титаны пьют... Советники сопят
И ждут развязки острого сюжета...
Чем козни - казнь! И в этом враг - собрат.
Политик, но какой размах! - поэта...
Расшатан трон - зато надёжен стул.
И внятна Смерть, как в юности когда-то.
Но для себя искал её Катулл,
А Цезарь...
Цезарь всё-таки диктатор..
Титаны пьют...
Вдвоём, на равных, без
Подобострастья или панибратства.
Каприз тирана, слабость, интерес
Понятен, если трезво разобраться:
Любовь к любви - уже не плоть, но дух
Республики и Юности...
Как близки! -
Сплелось, слилось, - нельзя одно из двух...
Но можно всё и всех - под обелиски.
Не экономить мрамора и слёз,
Из пушки - фейерверком - по воронам!
...Как сушит горло пыль из-под колёс
Истории за дерзким поворотом.
И что ты значишь, свой микрорайон,
Когда страна - провинция Вселенной...
Микрострадаем и микропоём
Мы, выкресты двадцатого колена.
Какая боль пронзит и прошибёт,
Когда столетья вспрыснуты под кожу?
Ветвь по глазам.
Заброшенный швербот.
И нерв зубной.
И силуэт похожий...
2.
Какая боль гнездится у виска,
Бурит железным клювиком подкорку?
Чего искать? Забытую подколку?
Свободны завихренья завитка...
Чего ещё, прожорливый птенец?
/Как червячка заморишь и удава.../
Ветвистых трещин каменных тенет
От шаровой сердечного удара?
Чего искать:
противувзглядный дом
Туристу не скучнее Эрмитажа,
А Эрмитаж - поставь на место том -
По истеченью близостного стажа
/Восторга узнаванья, столбняка
Открытия/ - заблудится в газонах...
Екатерине - дай истопника,
А космонавту - кубиков озонных.
Столь очевиден этот механизм,
Что грустно даже - тайны не осталось...
Ну, затянись, ну, даже усмехнись -
А ведь придёшь и свалишь на усталость...
А кто тебя от бездны заслонил?
Давно б нога скользнула по карнизу...
Легко топиться в космосе чернил,
Который светом истины пронизан,
А ты попробуй в жизни...
Ты рискни
Без капельки надежды на спасенье.
Икар ведь не пристёгивал ремни,
Христос не уповал на воскресенье!
Не так поймут?
Какая трын-трава...
/Как и сейчас, не больше - и не меньше./
Что б ни плели - а смерть навек права,
Урок, упрёк. Но - глухоонемевших...
Переходи в легенду - путь открыт:
Зажглась луна, зелёная до жути...
...Старухи остаются у корыт
И больше со стихиями не шутят?
Не торопитесь...
Вертится она!
Что смерть - и жизнь её не погасила -
Есть и по эту сторону окна
Какая-то отчаянная сила.
Закрыв глаза на бездну виз а ви,
Предав слова огню, но не огласке,
Смотри, как ладят с ересью любви
Иезуитски пламенные ласки...
В католики?
В буколики?
В букет
Тех, праздных /ярко выряжена серость.../
Под окнами?
За горечью - в буфет?
В буклет - за сладким?
Электрооседлость
На стуле -
как двуспальный паралич!
Ах, личность века - синенькая кура...
Ах, Синекура...
Что ж, Илья Ильич -
Не самая ничтожная фигура...
3.
В сафьяне - Фет.
На скатерти - графин.
На окнах - шторы.
На глазах - ресницы.
На всякий случай - дверь...
Себя, как финт,
Не выбросишь на чёрную страницу -
Споткнёшься, усмехнёшься и зевнёшь:
Лень-матушка...
/А батюшка - пропащий.../
Как проповедь спасительная ложь,
Ты исповеди грешника образчик.
Обрящет ли на паперти душа?-
На памяти?
Выскальзывает мрамор...
А милый рай в треухе шалаша -
Не Оклахома ль? - спрашивает Крамер
Через границу.
...Где она, Господь?
Для визитёров -
там же, где таможня.
Для постояльцев -
даже дух и плоть
Нерасторжимы на - „нельзя“ и „можно“,
Как горизонт - на „небо“ и „земля“...
Не существует ощупью границы.
Экран и зал...
Петелька и петля...
И от своих страниц не отстраниться,
И от страны.
И тряпкой от окна.
Рукой - от солнца.
Дамбой - от меленья.
И где рубеж безоблачного сна
И переход в иные измеренья?
4.
Сначала вышьем парк, английский.
Нет!
Легко чертить, смотреть - как на штангиста
в нормальном весе; не патологичен,
как, скажем, Дом Советов - слиток мышц,
подогнанность под статую, но - в сквере,
но - симметричен / бицепсов игру
угадывай, как рифмы графомана.../,
как будто сердца - два; а для души
и вовсе нет простора - безвоздушна
стыковка мышц.
Посмеет ли язык
гармонией назвать элементарность...
Итак, сначала парк. По-итальянски.
В абсурдном стиле.
/Пусть газоновед,
за-носо-вод не говорит „во вкусе“ -
не в итальянском вкусе, а в своём,
как и в своём уме, и в стиле тоже -
свободный стиль заплыва в невесомость
ночную.../
Шелестел по-итальянски -
Осуществлён как вольный перевод.
Ажурный мостик. Навесная ива.
Беседка - для бесед без лишних слов,
а лишь необходимыми - такими,
как только те, что смысла лишены
житейского - исполнены иного.
Итак, беседка в духе рококо.
/“Ко-ко“ не надо - пусть несутся дальше.../
Капризен вкус любивших созерцать:
вегетарьянство взгляда есть естетство.
Беседка же - условный переплёт,
шкатулка из поющей целлюлозы,
Изящество Парижа и Шопена
в архитектуре с лёгким сквознячком...
Как будто всё...
Осталось - гладью пруд,
и крестиком - фамильное, на склоне...
А дом? Ах да, конечно, где же дом?
Ну да, конечно, главное забыла,
А, впрочем, разве главное не в том,
что МИР и ДОМ, промотанные было,
буквально равнозначны?
Запах мыла
В ромашках влажных, вспененных лицом, -
как только в детстве
и перед концом...
А вон и рифма:
свистнула и взмыла...
1976.