2. КРЕПОСТЬ ЭРЕНБЕРГ
«Ой, долиною-низом
заросла дороженька хмызом…»
(Из песни)
«Гляди, приседает на кажинном шаге
придворный петух при камзоле и шпаге.
Сейчас обмахнётся брыластою шляпой
и шаркнет ногой перед русскою бабой.
Лишь он распрямится, как сей же момент
я тоже должна произнесть кумплимент.
Меня прозывают здесь дюже мудрёно:
заглазно – метрессой; прилюдно – матроной.
А я при царевиче вроде обсевка:
любому понятно – евоная девка.
Добро бы невеста, ай жёнка честная,
а то с ним и доси ведь сплю крепостная.
Он, правда, на полном сурьёзе сулится,
что как возвернёмся, то буду царицей.
Да то возвращенье когда ещё будет…
Поди, передумает или забудет.
Отыщет под стать своему интересу
в иных государствах какую принцессу…
Неладно царевич замыслил измену:
с пути своротили; приехали в Вену.
Нечаемым снегом об летней поре
наш принц объявился при здешнем дворе;
вошёл к вице-канцлеру – мол, “не взыщите,
я цесаря должен просить о защите:
отец отнимает права на корону.
Вотще обвинил в неспособности к трону.
Боюсь, он готов меня жизни лишить,
а я ещё молод, мне хочется жить.
А жить всё опаснее день ото дня,
ведь Меншиков с мачехой травят меня.
Надеть заставляют клобук и вериги;
ведут в пользу младшего брата интриги…
Конечно с рождения я не воитель,
так нужен стране не солдат, а правитель.
Гоняем войска по чужим государствам,
а время заняться бы собственным царством.
Чем счастье кому-то нести, наперёд
и свой накормить не мешает народ.
Но разве печётся о том душегуб?
Отец ведь во всём необуздан и груб,
и сам, под горячую руку, бывает,
безжалостно многих людей убивает.
Уж столько им пролито крови безвинной,
что я не рискну объявиться с повинной.
Там дети мои! Их судьба несчастлива!
Ведите же к цесарю!..
Дайте мне пива…”
На наших австрийцы совсем не похожи.
Какие здесь всё-таки постные рожи.
Под ласковой маской улыбок притворных
скрываются замыслы тонких придворных.
Они на вопрос не ответствуют сразу,
а лепят вначале цветистую фразу;
потом выражаются выспренним слогом,
да врут под любым благовидным предлогом.
Настолько порой хитроумен ответ,
поди, разберись – то ли “да”, то ли – “нет”.
Царевича к цесарю не допустили.
Под видом того, чтобы тайно гостили,
отправили в Альпы. В какой-то Тироль
тащиться по горным дорогам изволь…
Царевич записан за здешним острогом.
Он числится здесь в заключении строгом.
Конечно, острог уступает хоромам,
но потчуют досыта пивом и ромом.
Тут этого зелья, похоже, в избытке.
Царевич без меры вкушает напитки.
И, только напьётся, витийствует втуне.
Да всё мне твердит о какой-то Фортуне:
мол, эта Фортуна отца изничтожит
и нам воротиться в Россию поможет.
Да, что-то с Фортуны той проку покуда
не видно и думаю – не было б худа.
Уже нас Фортуна содержит в тюрьме
и что там ещё у неё на уме?
Пока мы по градам и весям кружили,
послы государю про всё доложили,
а он, напрямую, без долгих затей,
послал к императору верных людей
сказать, мол, в семействе чего не бывает?
Пусть цесарь в чужие дела не встревает.
Доселева мы его в судьи не звали
и с этой нуждой обратимся едва ли.
Как самодержавный Руси государь,
не токмо что подданных, всякую тварь
один он казнить или миловать волен,
а прочим-другим этот суд не дозволен.
Когда он и в целом земле властелин,
ему, несомненно, подвластен и сын.
Царь сыну родитель, и сыну – радетель
и живо способен внушить добродетель.
Пусть цесарь его отправляет домой.
А в Альпах, взаправду, красиво зимой.
Сочельник прошёл, начинаются святки…
Сегодня ребята пойдут на колядки.
Мальцы наизнанку напялят овчины,
усы намалюют, наденут личины;
а наши, наверно, вернулись из бани;
горячие шаньги едят у мамани.
Ах, господи-боже, как ясно помстилось!
(Раскланялся пентюх…)
Салфет, ваша милость!»